Земля обетованная. Пронзительная история об эмиграции еврейской девушки из России в Америку в начале XX века

Я не всегда ждала, когда Клуб Естественной Истории направит меня к восхитительным землям. Одни из самых счастливых дней того счастливого времени я провела со своей сестрой в Восточном Бостоне. Мы весело проводили время за ужином, Моисей остроумно шутил, причём сам при этом никогда не улыбался, а малыш шумно играл, сидя на высоком стульчике, и ел то, что совсем не было для него полезно. Но лучшая часть вечера наступала позже, когда отец с малышом ложились спать, посуда была убрана, а на красно-белой клетчатой скатерти не оставалось ни крошки. Фрида доставала своё шитье, а я – свою книгу; между нами стояла лампа, которая освещала стол, большие коричневые розы на стене, зелёные и коричневые ромбы линолеума, детскую погремушку на полке, и сияющую плиту в углу. Это была такая приятная кухня, такая уютная комната с радушной атмосферой, что когда мы с Фридой оставались одни, я была абсолютно счастлива просто сидеть там. У Фриды была красивая гостиная с мягкими стульями, бархатным ковром и золочёными картинными рамами, но мы предпочитали домашний уют кухни.

Я читала вслух из Лонгфелло, или Уиттьера*, или Теннисона*, и для меня это было таким же удовольствием, как и для Фриды. Уже одно только её внимание вдохновляло меня. Её восторг, её нетерпеливые вопросы вдвое усиливали значение строк, которые я читала. Бедной Фриде не хватало времени на чтение, если только ей не удавалось выкроить немного в ущерб шитью, готовке или починке одежды. Но она истосковалась по книгам и была так благодарна, когда я приходила почитать ей, что мне было стыдно вспоминать обо всём прекрасном, что было у меня, и чем я не делилась с ней.

Это правда, что я делилась тем, чем могла поделиться. Я приводила к ней своих друзей. На её свадьбе присутствовали некоторые из моих друзей, которыми я особо гордилась. Пришла мисс Диллингхэм и мистер Хёрд, и более скромные гости с восхищением смотрели на наших школьных учителей и редакторов. Но в моей жизни было столько замечательных вещей, которые я не могла принести Фриде – мои прогулки, мои мечты, всевозможные приключения. И всё же, когда я рассказывала ей о них, оказалось, что она во всём принимает участие. Ибо у неё был талант к опосредованному удовольствию, с помощью которого она становилась действующим лицом в моих приключениях, свидетелем моих детских шалостей. Или, если я говорила о вещах, которые были за пределами её понимания, из-за более ограниченного опыта, она слушала с искренним стремлением постичь суть сказанного, что гораздо лучше, чем лёгкое понимание некоторых людей. В моём мире всегда раздавался звон добрых вестей, и она была благодарна, если я приносила с собой эхо этого звона, чтобы он снова зазвучал в четырёх стенах кухни, которая ограничивала её жизнь. И я, живущая высоко, гуляющая с учёными, купающаяся в кристально чистых фонтанах молодости, порой покоряла самую величественную вершину на скромной кухне своей сестры, где я слышала безошибочный голос вдохновения и радовалась серебряным лужам неиспытанного счастья.

О том, как она тянулась ко всему прекрасному, свидетельствует её интерес к непонятным для неё книгам на латыни и французском языке, которые я приносила с собой. Ей нравилось слушать, как я читаю своего Цицерона*, и радовалась движению звуковых интервалов. Я переводила для неё Овидия* и Вергилия*, и её удовольствие проливало свет на трудные места, так что мне редко приходилось обращаться к словарю. Я никогда не забуду тот вечер, когда я прочитала ей отрывок из Песни IV «Энеиды», описывающий смерть Дидо. Сначала я прочла отрывок на латыни, а затем свой перевод на английский, написанный гекзаметром, который я подготовила для декламации в школе. Фрида забыла о своём шитье, лежащем на коленях, и подалась вперёд, слушая с восторженным вниманием. Когда я закончила, в её глазах были слёзы радости, и я сама была поражена красотой только что произнесённых мною слов.

Я не осмелюсь признаться в том, как много я забыла из латыни, чтобы никто из преданных своему делу преподавателей, которые учили меня, не узнал печальную правду; но я всегда буду хвастаться некоторым знакомством с Вергилием, из-за того отрывка из «Энеиды», который стал незабываемым благодаря восхищению моей сестры.