Земля обетованная. Пронзительная история об эмиграции еврейской девушки из России в Америку в начале XX века

Я не превратилась мгновенно в восторженного натуралиста-любителя, не начала незамедлительно собирать червей и жуков. Но в следующий день уборки я встала на стул, и, вытянув шею, стала рассматривать паутины, которые обнаружила в углах потолка; и одной или двум паутинам, которые отличались особым совершенством, я позволяла оставаться нетронутыми в течение нескольких недель, хотя держать потолок в чистоте входило в мои обязанности по уборке дома. Я стала высматривать мышей, которые обычно бегали по полу, когда весь дом ещё спал, и лишь я уже проснулась. Я даже оставляла для них корочку на пороге своей комнаты и между нами устанавливалась напряжённая близость, когда маленькие серые зверушки в благодарность за моё гостеприимство грызли корочку у меня на глазах. Так постепенно я начала лучше понимать своих соседей животных, окружающих меня повсюду, и с нетерпением ждала заседаний Клуба Естественной Истории.

В дополнение к регулярным встречам в клубе часто устраивались выезды на природу. На побережье, в лесу, в полях, во время прилива и отлива, летом и зимой, при свете солнца и луны, мне открывалась удивительная история упорядоченной природы, по частям, которые пленяли воображение и заставляли меня молить о большем. Некоторые члены клуба были школьными учителями, привыкшими отвечать на вопросы. Все они были терпеливы, некоторые из них уделяли мне особое внимание. Но никто не воспринимал меня всерьез как члена клуба. Меня называли талисманом клуба и назначили куратором клубного музея, которого не существовало, с зарплатой в десять центов в год, которая так и не была выплачена. И я была вполне довольна своим уникальным положением в клубе, восхищалась своими новыми друзьями и была очарована изучением новой для меня области науки.

Все больше и больше, по мере того как сезоны сменяли друг друга, и перед моим жадным взором страницу за страницей перелистывали книгу природы, меня наполняло ощущение чуда и восторга от научных открытий, пока все мои мысли не окрасились оттенками вечных истин. Заседания клуба стали тем центром, вокруг которого строился распорядок моего дня. Структуру моей жизни полностью преобразили новые занятия на свежем воздухе. Поначалу меня шокировало, но затем обрадовало осознание того, что книги постепенно уходят в моей жизни на второй план, уступая первое место моим нерегулярным занятиям естествознанием. Я полюбила посещать залы Естественной Истории, и была вынуждена признать, что судьба некоторых бобов, посаженных мною в цветочный горшок на окне, заставляла моё сердце замирать в куда большем волнительном ожидании, чем судьбы классических героев, о которых мы читали в школе.

В клубе Естественной Истории часто устраивались выезды на природу

Но несмотря на весь мой энтузиазм по отношению к животным, растениям и камням, на всю мою преданность Клубу Естественной Истории, я не стала убеждённым натуралистом. Мои научные друзья были правы, не воспринимая меня всерьез. Мистер Уинтроп в своей восхитительно откровенной манере назвал меня мошенницей, и я не обиделась. Я бегло ознакомилась с зоологией, ботаникой, геологией, орнитологией и бесконечным количество других «логий», поскольку деятельность клуба или его отдельных членов давала мне такую возможность, но ни одну научную дисциплину я не изучала систематически, по крайней мере до тех пор, пока не поступила в колледж. Ибо тем, что будоражило моё воображение во всём предмете естественной истории, был не упорядоченный массив фактов, а увиденные мельком, сквозь тот или иной фрагмент науки, великие принципы, лежащие в основе фактов. Задавая вопросы, слушая своих мудрых друзей, читая, размышляя и мечтая, я медленно собирала воедино калейдоскопические кусочки колоссальной панорамы, изображённой в литературе по дарвинизму. Эти новые знания озарили своим светом всё, чему я когда-либо научилась в школе, перед моими глазами предстал совершенно новый мир. Как бы сильно ни пришлось границам моего сознания раздвинуться, чтобы объять представление о великой стране, когда я приехала из Полоцка в Америку, это расширение не было таким масштабным, как сейчас, когда вместо измеримой Земли, чья ничтожная историческая летопись исчисляется веками, мне нужно было попытаться осмыслить бескрайнюю вселенную и непостижимую бесконечность времени.

Чем глубже я постигала великий замысел природы, тем прекраснее она мне казалась. Прежде я любила природу за зрелищность – пылающие закаты, свирепые бури, буйство лета, снежное чудо зимы. Теперь, впервые, моё сердце радовалось микроскопическому совершенству одинокого цветка. Гармоничный шёпот осеннего леса распадался на сотни отдельных мелодий – треск упавшего жёлудя, снование белки, редкое стрекотание сонного сверчка и мягкое падение сквозь густую листву спелых сосновых шишек, каждая из которых издавала свою ноту в ароматном лесном воздухе. Внешний мир растянулся во всех измерениях, неодушевленные предметы оживали, живые существа обретали величие.