Читаем Земля обетованная. Пронзительная история об эмиграции еврейской девушки из России в Америку в начале XX века полностью

Я приняла решение менее чем за пять минут. Я вернулась в аптеку и попросила позвать самого мистера Пастора. Он знал меня, он часто продавал мне почтовые марки, подшучивал над моей интенсивной перепиской и многое слышал о моих друзьях. По этому случаю он вышел из своего маленького кабинета в задней части магазина, и я рассказала ему о том, что произошло, объяснила, что дома больше нет денег, и попросила его дать мне ещё один пузырёк, пообещав заплатить при первой же возможности. Мой отец работал ночным сторожем в магазине. Вероятно, я смогу расплатиться в ближайшее время.

«Конечно, моя дорогая, конечно, – сказал мистер Пастор, – очень рад услужить вам. Лекарство идёт вам на пользу, не так ли? – Вот и славно. Вы такая прилежная молодая леди, у вас так много книг, и столько писем, которые нужно писать – вам обязательно нужно что-то для укрепления здоровья. Вот, держите. О, не стоит благодарности! В любое время. И берегитесь диких индейцев!»

После такого мы, само собой, стали большими друзьями, и так часто заканчивались мои неприятности на Довер-стрит. Столкнуться с деревянным индейцем – значит столкнуться с удачей, и так сто раз в неделю. Неудивительно, что я была счастлива большую часть времени.

Глава XVIII. Неопалимая купина

Как раз в то самое время, когда миссис Хатч была более всего обеспокоена тем, что я избрала неверный жизненный путь, началась новая глава моих приключений, ещё более далёкая от карьеры денежного курьера, чем латынь и геометрия. Но мне не следует начинать сказку о моём девичестве с упоминания о таких неприятных вещах, как домовладелицы. В моей жизни настало время второй трансформации, первая серьёзная трансформация произошла, когда я приехала в Америку.

В одном из своих восхитительных эссе Роберт Льюис Стивенсон* пишет, что влюблённый испытывает раскаяние и стыд, размышляя о той части своей жизни, которую он прожил без своей возлюбленной, довольствуясь бессмысленным существованием. Именно с таким чувством раскаяния я оглядываюсь на дни, которые я провела, уткнувшись носом в книгу, прежде чем начать изучать естествознание на открытом воздухе; и с тем же стыдом, что и влюблённый, я признаю, как поздно в моей жизни природа заняла главное место в моём сердце.

В современных государственных школах природоведению учат гораздо лучше, чем в моё время. Я помню свою учительницу из гимназии в Челси, которая поощряла нас искать разные виды трав на пустырях неподалеку от дома и приносить в школу образцы злаков, которые мы находили в материнских кладовых. Я приносила травы и злаки, поскольку я всегда делала то, что велел учитель, но я была рада, когда урок природоведения заканчивался, и начинался урок арифметики. Мне было не интересно, а учительница и не пыталась сделать урок увлекательным.

В книгах для мальчиков, которые я любила читать, мне встречались самые разные герои, и я симпатизировала им всем. Мальчик, сбежавший в море; мальчик, восхищавшийся обществом скотоводов и ковбоев; мальчик, который стремился выступать на сцене и мечтал водить картонную колесницу в цирке; мальчик, отказавшийся от каникул, чтобы заработать денег на книги; плохой мальчик, который разыгрывал людей; умный мальчик, который изобретал забавные игрушки для своей слепой сестрёнки – я восхищалась всеми этими мальчиками. Я могла поставить себя на место любого из этих героев, и радоваться их восторгу. Но был один тип героя, которого я никогда не могла понять, и это был мальчик, который любил книги по естествознанию, держал аквариум, собирал жуков, и знал всё о человеке по фамилии Агассис*. У мальчика такого типа всегда был дядя моряк или тётя миссионерка, которая присылала ему всякие странные вещи из Китая и с островов Южного-Китайского моря; и разговор этого мальчика с дядей моряком, приехавшим домой на побывку, я всегда охотно пропускала. Несносный герой обычно держал змей в коробке в сарае, где его сестрёнка любила играть со своими подружками. Змеи уползали по крайней мере один раз до конца истории, и мне никогда не хватало терпения прочитать то, что мальчик рассказывал испуганным маленьким девочкам о безобидных и удивительных качествах змей.

Нет, к естествознанию я определённо была равнодушна. Я читала о путешествиях, пустынях, безымянных островах и странных народах, но змеи, птицы, минералы и бабочки абсолютно меня не интересовали. Я пару раз была в Музее Естественной Истории, поскольку это было в моём характере – входить в каждую открытую дверь, чтобы не пропустить ничего, что было бесплатным для публики; но странные монстры, которые заполняли стеклянные витрины и украшали стены и потолки, не смогли взбудоражить мое воображение, а склизкие твари в стеклянных колбах были слишком ужасны, чтобы к ним присматриваться.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее