Это было уже слишком, даже для меня, сказавшей это. Я не собиралась говорить последнее. Оно само вырвалось, как и мой неуместный смех. Я боялась, что если останусь дольше, миссис Хатч хватит удар, и я чувствовала, что вот-вот заплачу. Я направилась к двери, но хозяйка дома успела произнести ещё одну речь, прежде чем я сбежала.
«Семнадцать-семьдесят! А выглядит на двенадцать! Глупое дитя. Даже не может сказать, сколько ей лет. Неудивительно, с её латынью и французским и…»
Я и правда расплакалась, когда вышла на улицу, и меня не волновало, что кто-то может это заметить. И какой во всём этом смысл? Я всё делала неправильно. Моя попытка наладить отношения с миссис Хатч закончилась плачевно. Я пыталась продавать газеты, чтобы оплатить аренду, но «Сёрчлайт» никому не был нужен, и мне сказали, что это недостойное занятие. Я хотела, чтобы она доверилась мне, но она и слушать не стала, только ругала и обзывала меня. Она была неразумной, неблагодарной домовладелицей. Я хотела, чтобы она нас
Невозможно долго оставаться в унынии. Хозяйка приходит только раз в неделю, размышляла я, пока шла пешком, а в остальное время меня окружают друзья. Все ко мне добры, дома, конечно же, и в школе, и у меня есть мисс Диллингхэм, и её подруга, которая возила меня за город любоваться осенними листьями, и подруга её подруги, которая одалживала мне книги, и мистер Хёрд, который публиковал мои стихи в «Транскрипт» и давал мне книги почти каждый раз, когда я приходила, и дюжина других людей, которые постоянно делают для меня что-то хорошее, а также несколько дюжин знакомых, которые пишут мне такие замечательные письма. Друзья? Если бы я называла по одному другу за каждый пройденный мною квартал, я добралась бы до дома раньше, чем успела бы перечислить их всех. Мистер Стронг тоже в их числе, и он хотел, чтобы я познакомилась с его женой и маленькой дочкой. И мистер Пастор! Я чуть не забыла про мистера Пастора. По дороге домой я дошла до угла Вашингтон и Довер-стрит и заглянула в бросающуюся в глаза аптеку мистера Пастора, что напомнило мне об истории зарождения моей последней дружбы.
Мой кашель был довольно сильным – не давал мне спать по ночам. Голос часто пропадал. Учителя несколько раз говорили со мной, советуя обратиться к врачу. Конечно, учителя не знали, что я не могу позволить себе врача, но я могла пойти в бесплатный диспансер, что я и сделала. Мне велели приходить снова и снова, и я теряла драгоценные часы, сидя в приёмной и ожидая своей очереди. Меня осматривали, по мне постукивали, меня изучали и отправляли домой с рецептами и многочисленными рекомендациями. Всё, что говорилось о питании, свежем воздухе, солнечных комнатах и т. д., конечно, было невыполнимо, но вот лекарство я решила попробовать. Пузырёк с лекарством был конкретной вещью с фиксированной ценой. Вы либо могли, либо не могли его себе позволить в определенный день. Стоит купить молоко, яйца и другие подобные вещи, и этому конца не будет. Вы всегда будете заходить за угол, чтобы получить больше, пока бакалейщик не скажет, что не может больше давать продукты в кредит. Нет, пузырёк с лекарством – единственная безопасная вещь.
Я купила несколько пузырьков, и мне сказали, что я выгляжу лучше, когда я однажды пришла, чтобы получить новый рецепт.
Это было сразу после ливня, и лужи на разбитых тротуарах были полны лазурного неба. Я наслаждалась красотой отражений, даже белые облака плыли в синеве прямо у меня под ногами на тротуаре! Я шла, опустив голову, всю дорогу до аптеки, и в этом не было ничего плохого, но мне не следовало делать так на обратном пути, с новым пузырьком лекарства в руке.
Перед магазином табачных изделий, на полпути между Вашингтон-стрит и Харрисон-авеню, стоял деревянный индеец с пачкой деревянных сигар в руке. Мой взгляд был прикован к сияющим лужам, и я врезалась прямиком в индейца, пузырёк вылетел у меня из рук и разбился вдребезги.
Я была в ужасе от произошедшего. Лекарство стоило пятьдесят центов. Мама отдала мне последние деньги в доме. Мне нельзя оставаться без лекарства, врач из диспансера особо на этом настаивал. Было бы ужасно заболеть и не ходить в школу. Что же делать?