Я всё шла и шла, радостно осознавая, что не ела с самого утра. Кажется, я начала ощущать слабость? Да, я несомненно вот-вот упаду в обморок. Но мне не нравились дома, мимо которых я шла. Они не подходили для моего приключения. Я должна постараться дойти до района получше.
Любой, кто знаком с Бостоном, знает, как бесславно закончилось моё приключение. Коламбус-авеню ведёт к Роксбери Кроссинг. Когда я увидела, что дома вместо того, чтобы становиться красивее, становятся всё более убогими, у меня душа ушла в пятки. Когда я вышла к шумному, трижды обычному трамвайному депо, я окончательно упала духом.
Я не потеряла сознание. Зато резко пробудилась от своих глупых детских грёз. Я была противна сама себе, и к тому же напугана. Наступил вечер, меня действительно одолевала слабость и тошнота, и я не знала, где нахожусь. Я спросила диспетчера на пересадочной станции, как добраться до Довер-стрит, и он велел мне сесть на трамвай, который как раз подъезжал.
«Я пойду пешком, – сказала я, – если вас не затруднит подсказать мне кратчайший путь». Как я могла потратить пять центов из той незначительной суммы, которую мне удалось заработать?
Но диспетчер меня отговорил.
«Ты доберёшься туда за полночь, судя по твоему виду, моя девочка. Лучше запрыгивай в трамвай, пока он не уехал».
Я не смогла устоять перед искушением. Я ехала домой на трамвае и чувствовала себя воровкой, когда оплатила проезд. Пяти центов нет, я заплатила ими за свою глупость!
Я была благодарна за холодный ужин, и трижды благодарна за то, что миссис Хатч, домовладелица, уже приходила и ушла, удовольствовавшись двумя долларами, которые мой отец принёс домой.
Миссис Хатч редко удавалось собрать арендную плату в полном объёме со своих жильцов. Полагаю, это усложняло бухгалтерию и действовало ей на нервы, отсюда и скверный характер. Мы на Довер-стрит жили в постоянном страхе, опасаясь вспышек её гнева. Особенно в субботу, ввиду неизбежного визита миссис Хатч. Конечно, я просыпалась в субботу с приятным ощущением, что сегодня не нужно идти в школу, но пока оставшаяся часть моего сознания ещё зевала, лежа на спине, мрачная тварь, уже вскакивала на лапы и начинала на меня рычать – и это было ощущение, что придёт миссис Хатч, а нам нечем платить за аренду.
Для молодой девушки, полной жизни и склонной радоваться, трудно ложиться спать в страхе и просыпаться в страхе. Это имеет тенденцию нарушать циркуляцию жизненно важного эфира счастья в молодом организме, что негативно влияет на душевное здоровье. Для неудачника средних лет горько ложиться спать, изводя себя самобичеванием и просыпаться с тем же бременем вины. Скорее всего, это вызовет брожение даже в самом жизнелюбивом характере и наверняка приведёт к появлению седых волос и преждевременному желанию умереть. Для домохозяйки и матери из бедной семьи печально валиться без сил в конце дня, и просыпаться рано утром совершенно не отдохнувшей. Навязчивое осознание хронической нищеты – не тот партнёр, с кем следует делить ложе женщине, которая всё ещё может родить. Известно, что это вызывает физические и духовные пороки развития у детей, о которых она заботится.
Действительно требовалась немалая сила, чтобы взвалить на себя бремя жизни серым утром на Довер-стрит, особенно в субботу утром. Вероятно, груз моей матери поднять было тяжелее всего. Для хозяина дома бедность – это громадный дракон с цепкими когтями и ядовитым дыханием, но он рычит на открытом пространстве, где можно вступить с ним в рыцарский бой, и широко размахнувшись разгневанной рукой, вспороть врагу брюхо. Для хозяйки дома нужда – коварная многоножка, которая ползает в темноте, спаривается со своим собственным выводком, размножается круглый год и неистребима, как проказа. Женщина ведет бесконечную, бесславную борьбу с вредителем, её победы слишком незначительны и не заслуживают аплодисментов, её неудачи слишком жалкие, чтобы их замечать. Тревога для мужчины – это гончая, которую нужно держать на поводке и подчинить себе. Для женщины тревога – это невидимый паразит, заражающий кровь.