Земля обетованная. Пронзительная история об эмиграции еврейской девушки из России в Америку в начале XX века

Как быстро мы скатились с уровня большого заведения, со слугами и работниками, и места среди лучших людей Полоцка до жизни в одноместной комнате с еженедельной арендой, круг наших знакомых был очень скромным, а бывшие друзья отвернулись от нас! Но чаще отворачивалась сама мама. Она стала ходить окольными путями, чтобы избежать жалостливых взглядов добрых людей и презрительных взглядов надменных. И те и другие взгляды сопровождали её, пока она устало шла из лавки в лавку, из дома в дом, торгуя чаем или другими товарами, и те и другие вынести было тяжело. Часто по утрам зимой она вставала до рассвета и шла три или четыре мили в трескучий мороз, по глубоким сугробам, чтобы отнести фунт чая живущему далеко покупателю, и получала за это около двадцати копеек. Много раз она поскальзывалась на льду, взбираясь на крутой противоположный берег Двины, держа в каждой руке по тяжелой корзине. Не раз она падала в обморок у дверей своих покупателей, стыдясь стучаться как проситель в те дома, где её раньше принимали как почётного гостя. Надеюсь, ангелам не пришлось считать слезы, которые капали на её обмороженные, ноющие руки, когда она подсчитывала свой скудный заработок по ночам.

А кто заботился о нас, детях, пока моя мать скиталась по улицам со своей корзиной? Как кто, конечно же Фетчке? Кто справится с этим лучше, чем маленькая двенадцатилетняя домохозяйка? Мама была уверена в нашей безопасности, когда за нами присматривала Фетчке, уверена в нашем благополучии, когда Фетчке готовила суп, делила между нами остатки мяса и знала, когда нас нужно кормить в следующий раз. Иосиф весь день был в хедере, малышка была спокойным ребёнком, Машке вела себя не хуже, чем обычно. Но всё же дел было хоть отбавляй, нужно было поддерживать порядок в переполненной комнате, стирать и штопать. И Фетчке со всем этим справлялась. Она ходила на реку с женщинами стирать одежду, подбирала платье и стояла голыми ногами в воде, как и все остальные, и била и тёрла изо всех сил, пока наши жалкие лохмотья не обретали былую белизну.

А я? Обычно у меня была простуда, или кашель, или что-то ещё, выводящее меня из строя, да и таланта к домашней работе у меня никогда не было. Если я подмела и отшлифовала пол, натёрла самовар и выполнила поручения, считалось, что я сделала много. Я присматривала за младшей сестрой, которой, правда, присмотр особо не требовался. Думаю, я всегда была готова помочь, но при выполнении трудных дел обходились без меня.

Не то, чтобы я хотела приуменьшить ту роль, которую я играла в ведении нашего скромного домашнего хозяйства. Напротив, я весьма заинтересована в том, чтобы получить все лавры, причитающиеся мне. Я всегда напоминаю своей сестре Деборе, которая в те непростые дни была совсем маленькой, что уши ей проколола именно я. Серьги были обязательной частью девичьего туалета. Даже нищая девочка должна была иметь серьги, хотя бы колечки из ниток со стеклянными бусинками. Я услышала, как мама сетовала на то, что у неё нет времени проколоть малышке уши. Поэтому я немедленно вооружилась грубой иглой и катушкой ниток и затащила Дебору в дровяной сарай. Операция прошла успешно, хотя сестра моих усилий не оценила. И по сей день я горжусь тем, как решительно я совершила то, что считала своим долгом. Если Дебора предпочитает не носить серьги, это её дело, моя совесть чиста.

Зимняя сцена на реке Двина

Я всегда действовала напролом. Я бросалась в омут с головой – я говорила то, что думаю. Мама иногда просила меня доставить пачку чая, и я с гордостью помогала ей в работе. Однажды я перешла Двину и вскарабкалась «на другой берег». Это была значительная экспедиция для совершения в одиночку, и я была весьма довольна собой, когда доставила свою посылку в целости и сохранности прямо в руки заказчику. А вот лавочница довольна не была. Она нюхала и нюхала, она взяла щепотку чая и перетёрла её пальцами, она высыпала весь чай на прилавок.

«На[7], забирай его обратно, – сказала она с отвращением, – это не тот чай, что я всегда покупаю. Он хуже качеством».

Я была уверена, что женщина ошибалась. Я знала, какие сорта чая были у мамы. Так что я решительно заявила.

«О, нет, – сказала я, – это именно тот чай, который мама всегда вам отправляет. Хуже чая у нас нет».

Ничто в моей жизни так меня не ранило, как ответ той женщины на мой аргумент. Она смеялась – она просто смеялась. Но я поняла, ещё до того, как она достаточно пришла в себя от смеха, чтобы что-то сказать, что я сморозила глупость и лишила мать покупателя. Я сказала правду, но не выразила свою мысль дипломатично. Так дела не делаются.

Мне было очень больно возвращаться домой с чаем в руке, но я забыла про свои беды, засмотревшись на то, как над рекой собирается летняя гроза. Те немногие пассажиры, что были со мной в одной лодке, выглядели испуганными, когда небо затянуло тучами, а лодочник крепко сжимал вёсла. У меня перехватило дыхание, когда я увидела признаки надвигающейся грозы, но мне это нравилось, и я была весьма разочарована тем, что не попала под дождь.