Земля обетованная. Пронзительная история об эмиграции еврейской девушки из России в Америку в начале XX века

Я читала каждую свободную минуту дня и большую часть ночи. Я практически никогда не прекращала читать ночью, пока горела моя лампа. Тогда я тихонько забиралась в постель рядом с Динке, но у меня голова шла кругом от волнения, и я не могла сразу заснуть. И неудивительно. Бурные романы, которые разворачивались на страницах того журнала, могли взбудоражить и более зрелого и искушенного читателя, чем я. Надо полагать, это был вполне респектабельный журнал, раз я нашла его в доме моего дяди Соломона, но романы, которые там печатались, были, безусловно, сенсационными*, если я осмелюсь судить по своим пугающим воспоминаниям. Эти романы, безусловно, могли обладать литературными качествами, которые я по неопытности оценить не могла. Я не помню ничего, кроме невероятных приключений странных героев и героинь, жутких катастроф в каждой главе, прекрасных дев, похищенных жестокими казаками, безжалостных матерей, отравлявших своих дочерей из ревности к своим возлюбленным, и разных неслыханных вещей, происходивших в чужом мире, сам язык которого казался мне противоестественным. Тем не менее, я достаточно быстро понимала смысл новых слов – таким сильным был мой интерес к тому, что я читала. Действительно, когда я вспоминаю тот азарт, с которым я проглатывала эти страшные страницы, трепет, с которым я следила за бессердечной матерью или оскорбленной девой в её приключениях, то, как моё сердце выпрыгивало из груди, когда моя маленькая лампа начинала мерцать, затухая, как я с большими от страха глазами, вся дрожа, в темноте незаметно проскальзывала в постель, как виноватый призрак – когда я вспоминаю всё это, у меня возникает неприятное ощущение, как когда один слышит о дебоше другого, и я была бы рада как следует встряхнуть ту маленькую костлявую преступницу, которой я тогда была.

Мой дядя так подолгу отсутствовал, что я сомневаюсь, что он знал, чем я занимаюсь по ночам. Моя тётя, бедная работящая домохозяйка, слишком мало знала о книгах, чтобы руководить выбором моего чтения. Мои кузены были недостаточно меня старше, чтобы выступать в качестве моих наставников. Помимо всего этого, я думаю, что в доме моего дяди, как и у меня дома, существовало негласное соглашение, что в таких делах Машке лучше оставить в покое. Поэтому я зажигала свою полуночную лампу, и наполняла свой разум нагромождением совершенно неудобоваримых для меня образов, и неизвестно, что они могли бы во мне культивировать, помимо головной боли и нервозности, если бы вскоре их не рассеяли и не вытеснили новые неизгладимые впечатления. Ибо это чтение завершилось вместе с моим визитом, сразу за которым последовала подготовка к нашей эмиграции.

В целом, я не считаю, что мое безудержное чтение нанесло мне серьезный вред. Мне не говорили, что у меня дурной вкус, и моя нравственность, я полагаю, тоже не подвергалась строгой критике. Я бы даже сказала, что мне никогда не причиняло боль ни одно откровение, каким бы искажённым или несвоевременным оно ни было, которое я находила в книгах, хороших или плохих; что я не прочла ни одной случайной книги, которая была бы для меня абсолютно бесполезной; что в каждой книге, хорошей или плохой, я находила нечто значимое для моего духа, хотя моя сознательная память и не отдаёт себе в этом отчёта.

В доме дяди Соломона человек жил не только своей жизнью, но и жизнью всех окружающих. Когда дядя возвращался после недолгого отсутствия, он рассказывал истории и описывал свои приключения, и я узнала, что можно много путешествовать и видеть что-то новое, даже не выезжая из Витебска, и не обязательно для этого ехать в Америку. Мои кузены иногда ходили в театр, и я с восторгом слушала их рассказы о том, что они видели, и учила песни, которые они слышали. Однажды кузен Хиршел ходил смотреть на великана, который выставлял себя напоказ за три копейки, и вернулся домой с такими удивительным отчётом о его невероятном размере и удивительной силе, что маленький Менделе заплакал от зависти, и мне пришлось играть с ним в лото и позволять ему с лёгкостью обыгрывать меня до тех пор, пока он снова не почувствовал себя мужчиной.

Иногда у меня были свои собственные приключения. Я исследовала город отчасти самостоятельно, отчасти когда мои кузены брали меня с собой, когда шли по делам. Там было столько прекрасных людей, столько чудесных лавок, столько огромных расстояний, которые можно пройти. Однажды мы пошли в книжную лавку. Я увидела целые стеллажи книг, люди покупали их, а потом уносили себе домой. Мне сказали, что у некоторых людей дома книг было больше, чем в лавке. Разве это не чудесно? Витебск был замечательным городом, он дарил мне неисчерпаемое наслаждение.

Хотя я и не часто вспоминала о своих домашних, которые отчаянно боролись за жизнь, пока я наслаждалась изобилием, удовольствиями и радостями, я тоже вносила свою скромную лепту в помощь семье, давая уроки по кружевоплетению. Это был единственный раз в моей жизни, когда я зарабатывала деньги, работая руками, я стараюсь не забыть об этом, и мне нравится об этом рассказывать.