Земля, омытая кровью

Опасения у нас вызывал юго — западный участок высоты — наименее укрепленный и удаленный от наших главных сил. На этом участке натиск фашистов отражала горстка бойцов 305–го батальона: коммунист Семен Савотченко, краснофлотцы Дмитрий Назаренко, Семен Ткаченко и Василий Долбня, только что принятый по рекомендации Савотченко в партию. У них были пулемет, автоматы, гранаты. Укрывшись в лесу, группа Савотченко фланговым огнем косила гитлеровцев, атаковавших роту Ржеуцкого.

На чью — либо помощь бойцам во главе с Савотченко рассчитывать не приходилось: они были отрезаны от роты полосой горящего леса. Их непрерывно атаковали фашисты, и до роты лишь иногда доносились хриплые возгласы Савотченко:

— Огонь по сволочам!.. Полундра!.. Бей гадов насмерть!

Весь день там трещали пулеметные и автоматные очереди, бухали взрывы гранат. Четверка храбрецов мужественно отбивала атаки, отвлекая на себя значительные силы врага.

Командир роты старался поддержать Савотченко огнем ротных минометов и пулеметов. Но стрелять приходилось вслепую: кругом полыхал пожар, клубился дым, а связи с Савотченко не было.

Разведчики, посланные командиром роты к Савотченко, услышали за дымовой завесой яростные автоматные очереди и крики: «Рус, сдавайся!..» Взрывы гранат заглушили эти крики. Стрельба прекратилась. Выскочив на опушку леса, разведчики сквозь поредевший дым разглядели силуэты гитлеровцев, снова убегающих назад. На них обрушила огонь наша полевая артиллерия. Рота Ржеуцкого перешла в контратаку и преследовала бегущих.

Поздно вечером, когда утих бой, санитары обнаружили в лесу обгорелые трупы четырех героев. В них узнали Семена Ивановича Савотченко, Василия Сергеевича Долбню, Дмитрия Петровича Назаренко, Семена Ефимовича Ткаченко. У Долбни нашли измазанный, исписанный карандашом листок. Из того, что удалось разобрать на этом листке, мы узнали о подвиге доблестной четверки. Савотченко с товарищами отбил за день одиннадцать атак. Когда враг откатывался, бойцы бросались тушить наседавший на них лесной пожар, потом снова занимали свою позицию, решив держаться до конца. Когда рядом разорвалась вражеская мина и насмерть сразила троих, оставшийся в живых Долбня продолжал вести по врагу огонь из автомата. Он был ранен в обе ноги и не мог больше передвигаться, но фашистам не сдался. Последнюю их атаку герой отбил, вышвырнув в гущу наседавших врагов одну за другой все гранаты, оставшиеся у него и убитых товарищей.

Погиб Долбня не от руки врага, а от пламени лесного пожара, бороться с которым был уже не в силах.

Вокруг позиции четверки героев мы насчитали сорок трупов гитлеровцев[1].

…Утихла опаленная гора. Затих и пожар, только кое — где еще вспыхивали огненные языки, тлели листья и пни. В темноте мы разыскивали друг друга. Не зная еще всех жертв, я с тревожным чувством обходил подразделения и радовался каждому знакомому лицу.

Снова встретившись с командиром роты Ябровым, мы присели на мшистый холм под сосной. Рядом мы услышали веселый голос Гриши Гутника. Подойдя, он достал из кармана папиросы:

— Теперь, товарищ полковой комиссар, можно и покурить всласть, правда?.. Кстати, и спичек не нужно: огонек готовый…

Он нагнулся и прикурил от дымившегося пня.

Наш разговор прервал посыльный, доложивший, что вторая рота хоронит Савотченко, Долбню, Назаренко, Ткаченко.

Воины выстроились на поляне среди темного леса. Лиц в сумерках не было видно. В гнетущей тишине глухо шуршали лопаты, комья земли сыпались в братскую могилу.

Над свежим холмом отдали последнюю почесть погибшим: прозвучал, эхом раскатившись в горах, салют из автоматов. У края могилы поставили простой солдатский памятник.

Тихо, дрожащим от волнения голосом, говорил комбат Шерман:

— Это не все, что осталось от вас, беззаветные герои, друзья наши! Гордая память о вас и о вашем прекрасном подвиге будет жить в сердцах наших однополчан, в сердцах ваших родных и близких. Родина прославит ваши имена. Тысячи новых героев пойдут на врага, чтобы отомстить за вас и отстоять жизнь, свободу, счастье народа!

Потрясенные пережитым, молча шли мы с Шерманом по лесной тропе.

Острый запах гари напоминал о пожаре. На одной из полян бойцы тушили не унявшийся еще огонь. Я увидел старшину 1–й статьи Манилкина.

— Как дела, Манилкин? — опросил его.

— Нормально… — ответил он уклончиво, а после паузы угрюмо произнес: — Дорого досталась нам эта гора… Два моих лучших друга убиты. В первый день подорвался на мине Виктор Шиманов. Сегодня погиб Толя Озеров. Он первым бросился в контратаку. Всех нас поднял, крикнул: «За Родину! Полундра!..» Мы тут смяли фашистов, захватили пулемет, два миномета, двух лошадей с вьюками… А Толю Озерова прошила автоматная очередь…

Манилкин постоял молча, смахнул слезу.

— Два лучших друга были… Отомстить за них — отомстим, а друзей не вернешь.

У меня снова защемило сердце. Обнял моряка за плечи, сказал:

— Мужайся, Манилкин. Освободим Родину, тогда скажем: недаром погибли друзья наши, недаром мы проливали кровь и смотрели в лицо смерти.