Земля перестанет вращаться

— С тех самых пор… — Она имела в виду их последнюю встречу, которая состоялась как раз тут.

— Надо же. А я периодически захаживаю. Ностальгирую.

— Тут же все переделали. Было все белое с золотым, а теперь… Синее? А вместо хрустальных люстр — какие-то гнутые палки.

— Новые хозяева сменили концепцию. Было дорого-богато, стало стильно-современно. И готовят тут блюда молекулярной кухни в основном.

— Я их есть не буду.

— Я так и думал. Поэтому попросил шеф-повара приготовить нам осетрину с молодым картофелем. А на десерт вафли с мороженым.

— Это хорошо, но я не понимаю, как можно ностальгировать в месте, которое совершенно не напоминает то, что было раньше?

— Для меня не важна обстановка, Клавочка. Я не замечал ее, только тебя. Но шел привычным маршрутом, открывал двери, в которые заходили мы — благо их не поменяли, рука не поднялась избавиться от дореволюционного шика, — садился лицом к кухне, чтобы видеть, когда вынесут заказ… Помнишь, я всегда так делал? Ты обычно голодная прибегала, и тебе не терпелось отведать рыбки… Или томленного в горшочке кролика. Почему-то ты всегда игнорировала салат, начинала с горячего. А потом переходила к десерту. И неизменно пила армянский коньяк.

— Надо же, какие мелочи ты помнишь, — покачала головой Клава.

— Все, что связано с тобой, впечаталось в мою память.

Арсений не продолжил лишь потому, что нужно было идти к столику, а их провожал метрдотель. Или, как сейчас говорят, хостес?

Клавдия оставалась недовольной тем, во что превратили прекрасный, по ее мнению, ресторан. Быть может, потому, что поняла, как безнадежно устарела. Ее жизнь за тридцать лет не менялась вообще (если не брать в расчет «оккупантов»). Клавдия Андреевна пользовалась теми же вещами, что и когда-то, пусть телефон и телевизор видоизменились, ела привычную еду, классически одевалась, много читала, иногда посещала филармонию и оперетту. Машину больше не водила. Последнюю разбила, продала, думала потом новую купить, но посмотрела, что творится на дорогах, и не стала. Госпожа Петровская (или товарищ все же?) осталась в двадцатом веке, тогда как двадцать первый давно наступил.

— Клавочка, не выпить ли нам коньяку? — предложил Арсений.

— Тут есть армянский?

— «Арарат».

— Тогда можно.

Арсений сделал знак официанту, и тот меньше чем через минуту принес бутылку коньяка и блюдце с лимоном. Клавдия поняла, что Сморчок договорился не только насчет еды, но и выпивки. Наверняка «Арарат» специально купили для дорогих гостей.

— Я хочу выпить за долгожданную для меня встречу, — проговорил Сеня, подняв наполненный официантом пузатый коньячный бокал.

— Я тоже ей рада, — сдержанно ответила Клава. — Будем.

Они чокнулись и выпили.

— Не тот стал, — крякнул Сеня, сунув в рот лимон.

— По мне, так не изменился.

— Просто я коньяк тридцать лет не пил. Я же в нем не разбираюсь. В водке понимаю. Но предпочитаю домашний самогон. Гоню сам, настаиваю.

— А я все эти годы пила только его, — чуть ли не пропела Клавдия. «Арарат» сделал невозможное, он заставил ее вернуться в прошлое и почувствовать себя сравнительно молодой женщиной, сидящей в том самом бело-золотом ресторане.

— Как ты живешь, Клавочка?

— Неплохо, — пожала плечами она. Жаловаться грех было.

— Замуж не вышла?

— Нет, конечно.

— То есть все то же кольцо?

— Да. Я его шлифовала лет десять назад. Было как новенькое. Сейчас опять тусклое, затертое… — Как я, хотелось добавить, но Клавдия удержалась. Для Сморчка она все та же королева. А ей уже и платье от Лорана не помогало, только коньяк. Поэтому она попросила налить еще. Они выпили, на сей раз по половинке, и Клава спросила: — А ты не женился?

Она ни на миг не сомневалась в том, что услышит отрицательный ответ. Но Сеня ее потряс:

— У меня есть гражданская жена и дочка десяти лет. Хочешь посмотреть на них?

Он выудил из нагрудного кармана своего чуднóго пиджака телефон и показал заставку на экране. На ней было фото симпатичной черноволосой толстушки и худой белобрысой девочки.

— Сколько же ей лет?

— Говорю же, десять.

— Жене.

— Сорок два.

Арсений был помладше Клавдии, но незначительно. Ему уже исполнилось семьдесят. А гражданской жене сорок два. То есть, когда у них все началось, ей было как максимум тридцать с копеечкой.

— Как вы познакомились с супругой, если не секрет? — не смогла не попытаться удовлетворить любопытство Клава. Она явилась на встречу с Арсением, чтобы обсудить важные вещи, касающиеся сестры и процесса над ней, и о Сморчке почти не вспоминала, но сейчас ей стало интересно узнать, что подвигло молодую женщину на отношения со стариком не самой приятной наружности.

— У меня был инфаркт. В больницу угодил. Полина, так зовут мою гражданскую жену, там медсестрой работала, ухаживала за мной. Когда я выписался, всех отблагодарил денежкой в конвертике. Она не взяла. Сказала, это ее работа, людям помогать. Заберите типа свои деньги и лучше на них бинтов купите. Не хватает их в травме.

— Тут-то ты и влюбился?

— Нет, но зауважал. Внешне она мне, увы, не нравилась никогда.

— Почему? Такая хорошенькая, свежая, улыбчивая.

— Толстая.