Земля перестанет вращаться

— Ты следишь за криминальными новостями? — спросила Петровская.

— Нет. А ты?

— Тоже. Но, как оказалось, за два последних года, или полтора, точно не помню, в городе было совершено три похожих убийства. Одного парня и двух девушек задушили… — Клавдия выдержала небольшую паузу. — Гитарными струнами.

— И что из того?

— Ничего тебе это не напоминает?

— Лишь отдаленно. Казачиха чем только не душила своих жертв. Да, бывало, струнами.

— Тех, кто был связан с музыкой, так? А все новые жертвы имеют к ней отношение.

— Менты считают, у Казачихи появился подражатель?

— Во-первых, они уже давно полицейские, а во-вторых, они не очень-то со мной откровенничали. Им нужна была информация, и я, что посчитала нужным, рассказала.

— Не спрашиваю, упоминала ли ты обо мне. Знаю, ты бы не сделала этого. У меня другой вопрос: что конкретно тебе нужно узнать о ТОМ деле? Или ты просто решила поделиться со мной новостью о…

— Где она, Сеня? — не дала ему закончить мысль Клавдия. — Куда ты ее упек?

— В Сибирь упек. Сидит среди непролазной тайги.

— То есть она жива? И все еще в заключении?

— Откуда мне знать? Я забыл о ТОМ деле.

— Но если бы она скончалась, твои люди сообщили бы тебе об этом?

— Какие мои люди, Клавочка? — Арсений сам разлил коньяк. — Я пенсионер. Самый рядовой. У меня не осталось связей.

— Я тебя умоляю, Сеня, ты был не последним человеком в КГБ.

— Но и не первым. И в ФСБ служил всего ничего. Не смог перестроиться, на пенсию ушел. А мне тогда было всего-то пятьдесят пять.

— То есть узнать, там ли находится Лариса, куда ты ее упек, ты не сможешь?

— Попробовать могу.

— Сделай милость.

— Ты что думаешь, Лара сбежала?

— Мало ли.

— Не говори глупостей. — Сеня отогнал официанта, желающего забрать тарелки, и залпом выпил свой коньяк. — Та зона — даже не русский «Алькатрас». И не «Эссекс», в котором снимали фильм «Побег из Шоушенка». Это Черная дыра. Именно так ту зону называют в тех краях. О ней мало известно, потому что не МВД, а КГБ отправляло туда преступников. Ни одного случая удачного побега. Да, бывало, что люди умудрялись выбраться за пределы зоны, но их либо тут же расстреливали с вышек, либо убивала тайга.

— Зимой, понятно, можно замерзнуть, но летом?

— Болота, комары размером с голубей, и они жалят так, как будто кинжалы вонзают в тебя. Укусы чешутся, начинается заражение. Была группа беглых из трех человек. Очень хорошо все организовали. Их даже не сразу хватились. Но все погибли. Двое в тайге, а третий сам вышел на поисковую группу, выжить хотел, но в лазарете коньки отбросил.

— Как ты считаешь, мы правильно сделали, что оставили ей жизнь?

— Уверен в этом.

Именно Арсений на этом настоял. И пустил в ход свои связи, чтобы Казачихе смягчили наказание. Клавдия же желала ей смерти. Но Сеня… такой послушный Сеня, готовый ей ноги мыть и воду пить, настоял на своем.

— Мне до сих пор непонятно, почему ты так боролся за ее жизнь.

— Она твоя сестра. И дочь человека, которому я обязан всем.

— Папа всего лишь пристроил тебя в Комитет.

— Это мелочь. Он изменил мою жизнь.

— Каким образом? Ты не рассказывал об этом.

— Мои родители были алкоголиками. Отец подворовывал, но ходок не имел. Думал меня, пацана, сделать своим подельником. Я мелкий, в любую форточку пролезу. Я попался на первом же деле. Но батю не сдал. Сказал, сам решил залезть в квартиру, потому что оттуда очень вкусно пирогами пахло. А это было действительно так. У нас-то дома только водярой да носками потными. Иногда килькой в томатном соусе и картошкой. А тут — пирогами с повидлом. Нам если в школе их на обед давали, я дожидался, когда все покушают и уйдут из-за стола, и подъедал за всеми… Кстати, нужно десерт заказать, — встрепенулся Арсений.

— Сначала закончи рассказ, — приказала Клавдия, и тот безропотно послушался.

— Отец твой тогда еще членом президиума не был, но какой-то крупный партийный пост занимал. Как истинный слуга народа, Андрей Геннадьевич пытался вникнуть в проблемы всех слоев и прослоек населения. — Как всегда, говоря об отце Клавы, Сеня не сдерживал трепета. — Но особенно его заботили дети. Потеряв двоих своих, он стал пытаться помогать чужим — живым, но неблагополучным. Часто наведывался в детскую комнату милиции. Он стал свидетелем того, как меня допрашивают. Подошел, взял за руку и отвел в уголок. Там спросил, кем я мечтаю стать, когда вырасту. Я сказал, летчиком. Он хлопнул меня по плечу и вернул ментам. Но меня вскоре отпустили — он договорился. Потом добился того, чтоб родителей прав лишили, а меня пристроили в хороший интернат. Андрей Геннадьевич меня не навещал, но раз в год звонил, чтобы поздравить с днем рождения и спросить, как дела. С его подачи я поступил в летное училище, но по здоровью был списан на гражданку после трех лет военной службы. Потом была школа КГБ и моя карьера в Комитете. Если бы не твой отец, Клавочка, я стал бы форточником и, отмотав несколько сроков, загнулся бы от тубика или перо в бок получил.