Земля плоская. Генеалогия ложной идеи

Действительно, в «Истории астрономии» Жан-Батиста Деламбра, написанной в самом начале XIX века, нет ничего об уходе в небытие в средние века античной науки и ее достижений. Автор, астроном и математик, член Академии наук, сам занимавшийся измерениями земного меридиана, но также литератор, латинист и эллинист, прочитал большинство древних текстов и их комментирует. В томе «История астрономии средних веков» (опубликованном в 1819 году) он представляет труды арабских авторов, в частности Альфрагануса (книга I), затем латинских, как «Трактат о сфере» Иоанна де Сакробоско, трактаты Пурбаха и Региомонтана, но ни разу не указывает на забвение предшествующих знаний. Разумеется, Деламбр говорит об утрате в период латинского средневековья математических инструментов, применявшихся в «астрономии для геометров»346, наследия Птолемея и других греков, которые удастся восстановить, когда появятся переводы арабских ученых и греческие тексты, перенесенные ими в XIII век. Однако никаких признаков плоской Земли за это время не наметилось.

Современное же осмысление понятия «Возрождение», начиная с XIX века, и труды Якоба Буркхардта («Культура Возрождения в Италии», 1860), в частности, ощутимо способствовали превращению «обновления» (renovatio), которое почувствовали в свое время гуманисты, в Ренессанс – полный разрыв цивилизаций. Сегодня ясно, что преемственность между «средневековьем» и «Возрождением» (двумя эпохами, датировка которых по всей Европе разнится) сильна, особенно в академической среде, в которой передается знание (это, однако, не означает, что следует отрицать важные изменения, оправдывающие ощущение людей того времени, что они живут в новую эпоху).

В работе, посвященной философии Возрождения, Брайан Копенхейвер и Чарльз Шмит справедливо замечают, что леденящие душу рассказы гуманистов о том, как их учили схоластике, да и их сарказм оказались куда весомее для интеллектуальной памяти Возрождения, чем блестящие вычисления и доказательства последователей Аристотеля347. Такое глобально искаженное видение, поддерживавшееся в XIX и XX веках, послужило, в частности, фоном для мифа о плоской Земле. Мрачное и совершенно несправедливое видение изживающей себя схоластики поддержал, к примеру, такой мыслитель, как Декарт. Задолго до Огюста Конта в «Первоначалах философии» он связывает идею детства со спонтанным, безотчетным восприятием явлений:

Он [ум] не замечает также ни кругового вращения Земли, ни шарообразности ее поверхности и потому склонен считать ее неподвижной и имеющей плоскую поверхность. С раннего детства ум наш пропитан тысячами других подобных же предрассудков; […] в пору возмужалости мы не припоминаем, что просто приняли эти мнения на веру348.

Нетрудно предположить, что и период, впоследствии названный «прекартезианским», связали с тем временем, когда люди «в пору возмужалости» по-прежнему верили в «предрассудки».

Идея плоской Земли пользовалась особым успехом, но не следует забывать, что это лишь одно из тлетворных порождений мрачной легенды о средневековье, порой поглощающей и Возрождение, когда речь идет об академической науке и философии. В школе, как и за чтением статей в периодике или наспех изданных книг, каждый мог встретить, например, утверждение, будто «в средние века считалось, что у женщин нет души», «в средние века жгли ведьм», «в средние века запрещалось вскрывать умерших». Между тем последние, да и более ранние исследования опровергли две из этих мрачных легенд, которые имеют прямое отношение к нашей книге и представляются весьма симптоматичными. Бартоломе Бенассар сначала посвятил немало работ попыткам пролить свет на историю испанской инквизиции, ее доктрину, реальную деятельность и точное число жертв. Его выводы, опубликованные в журнале «Анналы» в 1981 году (то есть 40 лет назад), справедливо указывали на следующее:

Инквизиция, в особенности испанская, – одна из немногих современных институций, мифологизированная в западном сознании. Антииспанская «черная легенда», возникшая в конце XVI века, несомненно, один из первых громких эпизодов, когда успешным в межнациональном масштабе оказалось пропагандистское начинание: от Гойи до Виктора Гюго и Верди эти образы в коллективном представлении неизбывны349.