Земля под копытами

Стал ко мне Сластион наезжать: расскажите да расскажите, дед, про моего отца. А я такой: сбрешу лучше, чем другой правду скажет. Какого отца, спрашиваю, потому знаю, что люди двух отцов ему приписывают. Разве вы отца моего не знали, отвечает, Уполномоченным от района он был, большим начальником. И в глаза заглядывает. А мне что — все едино цельный день на лавочке у двора сижу, смотрю, как воробьи в просе купаются, кто пройдет или проедет. Жизнь моя теперь такая, стариковская. А вдвоем веселее. Да и люблю, когда меня про старое спрашивают и слухают.

Только что ж я про Уполномоченного того знаю? Сколько же было их тогда — сколько контор в районе, столько и уполномоченных. Я их на бричке из района возил. Нагружу — конь едва ноги переставляет. Были среди них и худые, за коллектив переживательные, а были и сильно упитанные, ко всему безразличные. Тем, кто сильно упитанный, летом плохо приходилось на нашем солнышке, как сало на сковороде плавились. Таких я сразу же к озерку, под вербы вез. Зато упитанные зимой от морозов меньше страдали, а худые, пока из района доедем, до костей промерзали. Одежка тогда известно какая была, даже у начальства. Не помню, какой уж из уполномоченных полез как-то в озерко искупаться, бултыхнулся в воду с головой, блись-блись лысинкой — и уже пузыри пускает, так я его из воды едва живого вытащил. Он меня потом отблагодарил штанами суконными, галифе, почти новыми, вот было радости. Штаны мои синие, вы у меня единые… То все неженатым был, перестарком дразнили, а тут, как галифе надел, девки тучей налетели, к осени и женился.

Вы меня останавливайте, не то так разбалакаюсь, всего не переслушаете. Баба моя, когда осердится, говорит: ох, и скользкий у тебя язык, муженек. Я и сам знаю, что скользкий, как понесет, хоть караул кричи, остановиться не могу. Значит, ничего я про того Уполномоченного, который Сластиона на свет уполномочил, не помню, а должен что-то сбрехать, только б человеку душу согреть. Я уж так согрею, так помажу и медком и маслицем! Бо-о-льшой начальник был, рассказываю, бровью поведет — все вокруг в струнку вытягиваются, так огнем и горят на энтузиазме, как на чистом бензине. А собой — дюже представительный: по селу на бричке его везу, а старухи, которых ликбез и антирелигиозная пропаганда от предрассудков не вылечили еще, крестятся на него, как на образ святой. А уж строг был…

— Строгий? — переспросит, бывало, Йосип Македонович и плечи этак развернет.

— Оченно строгий, — поддакиваю и плету себе, плету дальше: — К примеру, бабы с поля вертаются, а он навстречу, так они как по команде все вытягиваются. Наше село при нем стопроцентно на все займы подписывалось и пример давало по всем показателям. На собрании ежели выступает, главное его слово: чтоб был, товарищи, порядок!

— Порядок есть порядок, — оживает Сластион, как цветок на солнце, зыркнет на меня сердито, вроде я виноват, что начальство теперь не то и люди не те, и пошагает себе к машине.

Через некоторое время, глядишь, снова едет:

— Расскажите еще, дед, про моего отца, начальника…

А я уже чего знал, чего не знал — все рассказал. Но нельзя человека разочаровывать.

— Значит, Македонович, твой отец ходил по селу в галифе, в хромовых чеботах и с бархаткой. Пройдет трошки, тогда бархатку достает — и по чеботам, по чеботам, чтоб блестели. Выступать любил, да все по писаному, читал медленно, но разборчиво, по складам. Вот раз выступает он в клубе, на собрании пайщиков, туда-сюда по карманам, а конспекта нет. Посылает рассыльную: «Беги домой». Ладно, сидим ждем, курим, бабы семечки лускают. Приходит рассыльная и на весь клуб, от дверей, орет: «Жинка ваша сказала, что вы бумагу на завалинке оставили, а теленок и сжевал». Начал он без конспекта: «Есть у нас, товарищи, кооперация. Ну что это за кооперация, я вас спрашиваю? Куда мы с такой прекрасной кооперацией зайдем?» А директор школы рядом с ним сидел за красным столом, хвать его за рукав: «Что ты плетешь?» Он и поправляется: «Далеко, далеко зайдем, товарищи! Так далеко, что станем и будем смотреть друг на дружку: куда мы зашли, и не поверим, что так далеко зашли!» После собрания подходит ко мне, усы поглаживает: «Ну, как я выступил?» — «Сила неизмерима…» — говорю…

Слушал Йося меня, слушал и говорит:

— Что-то ты, дед, не то рассказываешь, что требуется на данных этапах.

И больше не приезжал.

15

Сластион разве просил? Сластион за горло брал. Иду с работы, он навстречу:

— Так что там у вас в магазине дефицитного?

— Заходи гляди. К товарам вольный доступ.

А он щеки надувает:

— Что ты со мной разговариваешь как с рядовым? На прилавке сам увижу, а что под прилавком, для руководящего состава села? Мне теперь положено — начальник я. Будут ковры, звякни…