Земля под копытами

А его только-только выдвинули в бригадиры — руководство называется! Проглотил, правда, молча и отошел. Но в бригаде житья мне не стало. Не то сказал, не так повернулся, не то сделал, хоть и волоку больше всех, потому что молодой. Тут затеял он волынку с этими песенками. В телевизоре, мол, нас покажут, на всю республику. А пока будем с песней строем на работу и с работы ходить, как в армии. Чтоб, значит, поднять дисциплину на уровень задач и выше. Да пусть меня хоть на весь мир показывают, а петь не буду, потому что в колхоз работать хожу, а не горло драть, как некоторые. Сластион мне заявляет: тянешь ты наш коллектив на последние места в культурном отношении, мол, жизнь теперь комплексно решается — и работай и танцуй. Песни да пляски и в телевизоре можно посмотреть, отвечаю я ему. За день так натанцуешься с топором и кельмой, что еле дышишь, не привык я лодыря праздновать. За это мне и почет от людей, а не за то, что выкаблучиваться буду на сцене, хоть бы и для телевизора. У каждого человека свой талант, каждой душе — своя радость. Заставь меня книжку написать или, как ее там, симфонию — только людей насмешу, а в своей работе я — профессор и лауреат, с любым потягаюсь.

Так я понимаю.

Лаялись мы с ним отчаянно, он свою линию гнул, и я не уступал. Большинство в бригаде держало мою сторону. Сластион это чувствовал, потому-то ничего поделать со мной не мог. Вдруг слышим, новое ему повышение выходит, инженером-строителем колхоза, а сам он произвел себя в начальники по строительству. Меня правление единогласно назначило бригадиром. Я стал отнекиваться, а секретарь парткома говорит: надо вытащить бригаду из прорыва… Ну, работаю себе, как и работал, с топором и кельмой не расстаюсь, разве что теперь сам людей расставляю и в наряде отмечаю. Веселей дело пошло, хоть не поем и не танцуем.

Проходит время, собирает нас Сластион и заявляет:

— Вверху мы постановили все силы бригады бросить на ток, жатва приближается, а ток не готов к уборочном кампании, немедленно надо довести его до кондиции и поднять вопрос на уровень современных задач и даже выше.

— Пока гром не грянет, баба не перекрестится, это уж точно, — поддел я.

— Если это в мой персональный огород камень, — злобно говорит Сластион, — персонально я занимался вопросами строительства сенажной башни, пока что единственной в районе, которая будет нам общим памятником.

— Нет, Йоська, — говорю, — будет эта башня твоим персональным памятником.

И как в воду глядел. Торчит башня над селом уже не первый год, сенажом в ней и не пахнет: чтоб заполнить ее, большая техника нужна. Называют ее люди Сластионовой. Носился он с ней как курица с яйцом, прослышал где-то, что есть такие, и давай председателю на мозги капать: пусть, мол, издалека видно будет нашу работу, как мы на современном уровне решаем вопросы кормовой базы. Хотел себя сразу показать. И показал. Навечно, можно сказать, вписал в историю села. Под цинковыми сводами сычи перекликаются, а внизу пьянчуги, спрятавшись от людских глаз, киряют.

— А ток, — говорю, — мы до нужных кондиций доведем и работать будем день и ночь, потому что уборочная на пятки наступает, только ты обеспечь нам на соответственном уровне строительный материал в виде цемента.

Так я научился языку Сластионовому подражать, что он уже и не разберет, когда я всерьез, а когда насмехаюсь.

— Начинайте работать, а цемент обеспечу, съезжу к шефам.

После обеда подъезжает к току машина с цементом. А следом рулит на «Москвиче» большой начальник товарищ Сластион.

— Семь мешков снимите, — командует, — а три — на спецобъект.

— Да что на току с семью мешками сделаешь? — говорю. — Это ведь целое поле, и все в выбоинах…

— Больше песка сыпьте…

И махнул шоферу, чтоб ехал, значит. Гляжу, машины колхозный двор промахали и сворачивают на улицу. Теперь уж Йоська на своей легковушке впереди, дорогу показывает. Меня всего так и передернуло: средь бела дня, на глазах у людей крадет! За кого ж он нас принимает! Говорю своему подсобнику.

— Давай в коляску, посмотрим, что за спецобъект.

Завожу мотоцикл и прямиком рулю к Сластионову подворью. Точно, шефская машина там остановилась, и шофер с Йосей сгружают цемент. А он как раз дачу начал строить, в селе такой слух прошел. Я подкатил под самую калитку, слез с мотоцикла и встал у них на дороге. Приказываю себе сдерживаться, а внутри все клокочет.

— Грузи, Йоська, цемент на машину и вези в колхоз.

— А ты кто такой в колхозе? — ощерился он.

— Колхозник и народный контролер, — отвечаю спокойно.

— Я начальник, а ты ничто! — раздул щеки. — И не имеешь права контролировать колхозную власть!

— Ты разве власть?! — я тоже ору. — Ты — мусор на чистой воде!

И легко тут мне сделалось, потому что сказал то, что думал, что на душе камнем лежало.

19