Земля помнит всё

— Папа! А чего ты все старые сапоги таскаешь? Куда новые бережешь?

— Постой, дочка, не лопочи, чего-то я трактора не слышу… Ну-ка послушай ты.

— Да какой трактор в снегопад? Пойдем в комнату, давай чай пить.

Гурт поглядел на дочь и вздохнул. Плохо, что дочь в доме — временный жилец. Уйдет Дурсун, и превратится дом в кладбище. Он должен своими руками отдать дочь чужому человеку. Ничего не поделаешь, придется, И откладывать нельзя, сегодня же надо и сказать. А что ж это трактор-то, неужто опять сломался?

Пока пили чай, плов упрел. Из стоявшей перед Гуртом миски поднимался соблазнительный парок.

— А ведь не идет плов одному есть. Соседей кого позвала бы…

— Нашел время гостей звать! Добрые люди давно спать улеглись. — Аджап придвинулась к мужу. — Я тебе компанию составлю.

— Ладно, ладно, сиди, где сидела.

— Гурт поел, не спеша вытер руки.

— Папа, давай еще положу.

— Наелся, дочка. Больше не хочу, убирай посуду. Вкусный плов получился.

Дурсун унесла миски в кухню. Гурт откинулся на кошму, подложил под бок подушку.

— Аджап, я думаю разрешить свадьбу.

— Надумал! — жена сокрушенно покачала головой. — И кому ж ты теперь согласие давать будешь? Отца прогнал, сына тоже не больно приветил.

— Не надо так говорить.

— Я еще не так говорить буду. Голову людям морочишь! Такой парень: красавец, работник первый, из своего села! И, главное, девушка своей охотой идет!

Хлопнула входная дверь, в кухне звякнула разбитая миска. Аджап громко окликнула дочь. Никто не ответил. Открылась дверь, и в комнату вошел Ораз. Аджап взглянула на мужа и поднялась.

Ораз сел против Гурта. Достаточно было бросить на него взгляд, чтобы понять, что парень сейчас не тот, что прошлый раз. Глаза злые, губы дергаются. Ораз тяжело дышал, широко раздувая ноздри.

Аджап принесла чайник, Гурт пододвинул его гостю.

— Пей чай.

— Не хочу.

— Как у тебя со вспашкой?

— Справляемся.

— Ты южной дорогой шел?

— Южной.

— Трактора не слышно?

— Нет.

— Надо же… Опять, значит, стал.

— Гурт-ага, я не о делах пришел разговаривать.

Гурт удивленно взглянул на Ораза. Потом неспешно пододвинул к себе пиалу, налил чаю.

— Говори, с чем пришел.

— Ничего нового я говорить не собираюсь.

— Ну что ж, старое еще разок послушаем. А чаю-то все-таки выпей, замерз ведь…

Ораз нехотя принял у него из рук пиалу.

— Вышло, как вы сказали, Гурт-ага. Можете радоваться.

— Что значит, как я сказал?

— Не прикидывайтесь, Гурт-ага! Я считал, вы человек прямой, а если хитрить…

— Ладно, ты не болтай зря, ты дело говори.

Гурт поставил пиалу на скатерть, руки его слегка дрожали. Ораз тоже волновался, слова вылетали из него толчками, словно застревали где-то в глотке:

— Вы знали, что отец… так поступил… Что он… Знали, а сказать не хотели… Почему вы мне в тот раз не сказали? Аманлы подсылаете, он скандал устраивает… На его место я не пойду! Я там работать не собираюсь! Вот! А к вам я не согласия выпрашивать пришел… Условий насчет отца не приму. Он ошибся, я его осуждаю, а отказываться от него не собираюсь. Он мне отец. Его ошибки — мои ошибки. Постараюсь исправить, а не выйдет… А условий мне не ставьте. Не желаете, скажите прямо. Дурсун перечить не будет, раз вы правы оказались. В общем, как решите… Только никаких условий…

Выговорившись до конца, Ораз глубоко вздохнул, и плечи у него сразу опустились, словно в груди совсем не осталось воздуха. Гурт молчал, исподлобья поглядывая на парня.

— Ты кончил? — спросил он. Ораз не ответил, только сильнее нахмурился. — Если б ты был моим ровесником, я бы говорил с тобой по-другому, но ты, слава богу, еще мальчик. Выпей чаю, цока не остыл. Успокойся и расскажи все по порядку. Я не думал, что Аманлы пойдет к вам, но у него в доме я побывал.

Ораз рассказал все, о чем только что кричал Аманлы у них в доме.

— Этого я не знал, — сказал Гурт, когда гость, умолкнув, опустил голову. — Даже понятия не имел, знал только одно — по своей воле Аманлы не ушел бы с выгодной должности.

Больше Гурт ничего не добавил. Они сидели друг против друга и молчали. Вот, стало быть, какие дела… Не зря он недоброе почуял. А Аманлы, значит, сразу к Машату бросился. Трус он и есть трус, у него одна забота — как бы себя выгородить. Будет теперь на всех углах кричать, что он ни при чем, совратили его, в грех ввели. Бедная Энекейик — такой позор пережить!

— Так… — вслух продолжая свои размышления, произнес Гурт. — Стало быть, он сразу к председателю. Ну что ж, поглядим, что председатель скажет…

Ораз смотрел на Гурта, а думал, как бы поговорить с Дурсун. Не выйдет она с ним сейчас за ворота, постесняется. Да хоть бы и вышла, что он ей скажет? То, с чем Аманлы к ним явился? Она ж только обрадуется — отец прав оказался. И он бы радовался, если б отец, а не Гурт оказался прав. Ему теперь жалеть отца надо, помочь ему… А вот как Дурсун, будет она сочувствовать?

А Гурт-то доволен, смотреть на него противно, упивается своей правотой. Не надо было к нему приходить, явился как с повинной. Ждет небось, что он опять о свадьбе заговорит — на все, мол, готов, только согласие дайте! Сейчас он, пожалуй, согласится, такую весть жених ему принес!..