Земля последней надежды. Свиток 2. Время рыжего петуха

– Да вы кто такие?! – заорал в бессильном гневе новогородский вой, словно не видел на щитах полочан княжьего знамена. – Мы её у князя вашего потребуем!

Полочане захохотали так, что с ближних деревьев тучей взлетели птицы. Новогородец густо покраснел, видно, что-то поняв, потом решительно махнул плетью, словно говоря «а, плевать!» и заворотил коня. Да и чего он мог сделать с десятком-то воев против двух десятков на чужой-то земле? Эвон, межевой-то столб щерится волчьим оскалом – не зря говорят, что на своей земле и стены помогают. А уж столбы межевые, издавна чародейством полные – тем паче. Простую межу порушишь, поле своё прирастишь – и то духи огневаться могут. А тут, шутка ль – между двумя княжествами межа. Да ещё полоцкая межа – мало ль там у них меж болот, чародеев всяких… у язычников-то.

Всеслав, накинул на жрицу тёплый плащ – девушку била крупная дрожь – выходил вместе с речным холодом запоздалый страх.

– Ты полоцкий князь? – неожиданно спросила сильным грудным голосом.

– Он самый, – Всеслав поправил плащ и кивнул воям. – Едем, ребята.

– Хвала нашему князю! – заорал вдруг в восторге Несмеян.

– Хвала! – дружно подхватили вои.

– Спаси тебя боги, княже Всеслав, – негромко сказала жрица.

– Звать-то тебя как?

– Бранимирой люди кличут, – после совсем незаметной заминки ответила девушка.

– Непростое имя, – словно бы невзначай обронил Всеслав. – Пожалуй, что и княжье.

– Мои предки словенскими князьями были, – кивнула девушка. – Давно, ещё до варягов, до Новагорода того. У меня сам Волх Славьич в предках. Ныне наш род измельчал…

Князь отлично понял то, чего не договорила Бранимира – род измельчал, но кровь наша всё ещё имеет значение. Весело мигнул:

– Волхвиня?

– Да, – Бранимира наконец перестала дрожать – постепенно согревалась. – Макоши служила…

– А они? – Всеслав мотнул головой, указывая себе через плечо.

– «Владимиричи»[1], – волхвиня недовольно засопела. – Новогородского князя вои. Храм сожгли… думала, уж не уйти мне…

– А не Остромировы? – вмешался Брень. – Мне показалось, знамено у них посадничье?

– Не ведаю, – устало ответила Бранимира. – Да и не всё ль равно, в конце-то концов?

– И то верно, – согласился Всеслав, прижимая волхвиню к себе и чувствуя сквозь корзно, как проходит у неё мелкая холодная дрожь.

Трещал меж деревьев костёр, бросая посторонь корявые, ломано-гнутые тени, плясал на лицах багровыми отсветами. Со спины медленно и неумолимо подбирался лесной почти осенний холод, а лицо щипало от кострового жара.

Волхвиня невольно жалась к огню – её одежда доселе не просохла – и куталась в княжий плащ. Всеслав сидел рядом, то и дело заставляя себя отвести взгляд от точёного девичьего лица, от прямого тонкого носа и длинных ресниц, от огневого блеска в глазах и покатых, облепленных сырой тканью плеч – не обиделась бы девушка. Волхвиню обидеть – век удачи не видеть.

Вои жарили на углях мясо наспех выслеженного дикого подсвинка, над поляной тёк дразнящий запах, в глиняных чашах плескались варёный мёд и сбитень.

– Слышала я про тебя много странного, Всеславе Брячиславич, – задумчиво говорила Бранимира, щурясь на огонь. – Невестимо даже, чему в тех слухах верить, а чему – нет…

– Умный человек сам знает, чему ему верить, – уклончиво бросил Всеслав.

– И это верно, – волхвиня невесело засмеялась. – Говорят люди, будто на тебе благоволение самого Велеса…

– Ну уж и благоволение! – не сдержался князь. Отвёл глаза под внимательным взглядом девушки и сказал уже тише. – Отметина Велесова – это верно.

– А что за отметина? – с любопытством спросила Бранимира, подхватывая с углей чашу со сбитнем – пряный медовый напиток грозил закипеть и выплеснуться в огонь. Со вкусом отхлебнула, весело глянула на князя. – Покажешь?

– Да она незримая, – нехотя ответил князь. – Говорили мне многие, будто рождение моё Велесом отмечено… знамение отцу моему было.

Волхвиня слушала рассказ Всеслава о Сильном Звере с любопытством, иногда внимательно взглядывая князю в лицо и не забывая прихлёбывать из горячей чаши.

– Верно говорил тебе отец, – сказала она задумчиво, когда Всеслав договорил. – Такое спроста не бывает. А та… рубашка, в которой ты родился… она и сейчас с тобой?

– А как же? – князь усмехнулся. – Матери ведун велел из неё оберег для меня сделать, и чтобы я носил, не снимая.

– Взглянуть дозволишь?

Всеслав, сам себе удивляясь, потянул через голову гайтан.

Бранимира, не касаясь оберега руками, несколько мгновений разглядывала кожаный мешочек с тиснёной на нём медвежьей головой с одной стороны и знаком Велеса с другой, потом кивнула:

– Сильный ведун оберег делал… Велесова воля и впрямь с тобой, княже. Избранный ты…

– Знать бы ещё – для чего? – хмуро бросил Всеслав, надевая гайтан на шею и пряча мешочек под рубаху.

– Придёт время – узнаешь, – заверила волхвиня, допивая сбитень и отставляя чашу в сторону. Обняла руками колени и уставилась в огонь – охота говорить у неё пропала.

Всеслав тоже умолк, залюбовался.