Земля русская

«Жизнь я люблю безумно, она хороша и своими горестями, и своей радостью, но если придется умереть, то знай, что умру честно, самоотверженно, я не посрамлю земли русской, не посрамлю своей семьи. И если когда-либо повторится еще столь грозный час, то будет с кого брать пример. Ну, а если буду жив после того, как наши части займут фашистское логово — Берлин, после того, как будет физически уничтожен Гитлер и его хозяева, тогда заживем по-новому, и я сам буду учить народ наш люто ненавидеть врагов наших, в каком бы обличии они ни были, какую бы маску ни принимали. Все они являются ворами нашего счастья».

Так писал в последнем своем письме жене Александр Викторович Герман. Высечь бы эти слова на суровом камне.

Он был прав: его жизнь стала примером для молодых. Ежегодно в Житницу со всего района съезжаются школьники. Под красными знаменами их принимают в пионеры. В мае собираются ветераны. Именем Германа назван здешний колхоз, улица в Новоржеве, школы, пионерские дружины. «И если когда-либо повторится еще столь грозный час, то будет с кого брать пример…» И будет кому!

…Над тихими полями высится камень-памятник. По весне в ограду белым снегом осыпает цветы черемуха, осенью багряным ковром выстилают землю листья кленов, зимой зеленые ели несут безмолвный караул и плачут метели.

БОРОДИНСКАЯ ГОРА

У какого русского при упоминании о Бородино не встрепенется сердце и не придут на память знакомые со школьных лет названия: Шевардинский редут, батарея Раевского, Багратионовы флеши… Кажется, отзвуки орудийных раскатов так и застыли в словах.

И хочешь не хочешь, все, что слышал, что знаешь, припомнишь тут, на этой горе, в пяти верстах от Новоржева. Гора зовется Бородинской — по имени деревни у ее подножия. Как и ТО поле под Москвой.

Уже дохнул сентябрь стужей. Тускло и холодно блестело внизу озеро Оршо. В садах снимали антоновку, и у околиц ветер раздевал березы.

Я поднялся на Бородинскую гору. Далеко окрест лежала низинная равнина, окантованная синей полоской гор: с запада — Ругодевских, с юга — Пушкинских. Когда низкое солнце прорывалось сквозь тучи, лучи его высвечивали на самом горизонте белое пятнышко — Святогорский монастырь. Туда, огибая озеро, уходил старинный тракт, и отчего-то грустно было представить, как давным-давно катилась по нему коляска и сидел в ней ссыльный поэт…

На Бородинской горе высится многометровая бетонная стела.

Здесь в марте 1944 года

28 советских воинов

во главе со старшим лейтенантом П. Е. Дубовым

в течение суток отражали непрерывные атаки

немецко-фашистских захватчиков.

Все они, защищая Родину, пали смертью храбрых,

выполнив до конца свой воинский долг.

Вечная слава героям!

И опять в случайном совпадении чудится величайший смысл. Ведь там, под Москвой, у разъезда Дубосеково, тоже было двадцать восемь!

Что за свойство у гор — вызывать в человеке чувство неразрывности времен? Поднимешься — и нет уже прошлого, все оно тут, в тебе, тревожит и спрашивает. О, этот вопрос ушедшего! Перед ним не утаишь мыслишки мелкой. А утаишь — так и сойдешь с горы пустым.

Памятники — это память. Для того и ставят их на холмах и высотах, чтобы далеко видел живущий.

…Март сорок четвертого. Перед войсками 2-го Прибалтийского фронта с высот Бежаницкой возвышенности ощетинилась укрепленная линия врага «Пантера». Тут, у Новоржева, она начиналась Бородинской горой, именуемой на карте высота «192,7».

10 марта рота лейтенанта Дубового овладела высотой. Немцы бросили в контратаку два батальона пехоты. Двое суток не смолкал бой.

К утру второго дня оборонявшихся осталось 12 человек. Парторг Василий Фетисов собрал коммунистов. Мало их: Павел Дубовой, Илья Чернышев, Григорий Скребатун, Иван Гуськов. Остальные уже не поднимутся. Но вот подошли комсомольцы Василий Шмургун и Андрей Луговой: «Считайте и нас коммунистами».

— Товарищи, — сказал Фетисов, — подмоги не будет: наши штурмуют «Пантеру» на другом участке. Мы должны выстоять. Наша стойкость обеспечит прорыв.

Павлу Дубовому не было и двадцати лет. Еще свежи в памяти стихи. И горячи порывы юности:

— Ребята, Бородино за нами!