Земля русская

Директор совхоза «Маевский» Юрий Станиславович Янкевич вез меня в деревню Але. Между давно обезлесенными Опочкой и Новосокольниками лежит обширный красивый район — верховья Великой. Чистейшей воды озёра, дубравы на холмах, серпантин дорог и троп, воздух — целебный настой хвои и луговых трав, жгуче-холодные ключи, бьющие из-под сопок — все это создает впечатление нетронутого края, далекого от дымных городов, хотя ехать сюда от любого райцентра считанные часы. «Нетронутость» края объясняется бездорожьем. От Маева до Вяза — единственная грунтовка, в затяжные дожди доступная лишь тракторам да вездеходам. Но край не обезлюдел совсем, деревни стоят, в каждой встретишь если не совсем молодых, то и не старых мужчин и женщин, тех, которых никакой силой не сдвинешь с земли предков.

Деревня Але — одна из таких: полтора десятка изб, скотный двор, навесы под серой дранкой за околицей, по штату — бригадный центр. Вытянулась по берегу узкого, с островками озера с таким же названием, как у деревни, — Але. Противоположный берег горист, там что-то похожее на заглохший парк.

— Деревня была, — говорит Янкевич. — Названия не помню: давно исчезла.

Поднимаемся на гору, вылезаем из машины, осматриваемся и… молчим. Ему-то привычно, а мне в новинку, но воздерживаюсь от «ахов» и «охов» — они тут неуместны, надо молча вобрать в себя всю эту мягкую, теплую, неповторимую красоту: величавый березник, нежные предвечерние дали, зеркально-спокойную воду и дремотную тишину полей.

— Богом данные места, — сдержанно произносит Янкевич. — Умели предки выбирать.

Я киваю в знак согласия. Я целиком разделяю похвалу предкам.

— Вернемся — покажу будущий поселок: ахнешь! Институт проектировал, не какой-нибудь сивый дед.

В глазах усмешка. Не успеваю понять, к кому она относится — к деду или к институту, — у него новый поворот.

— Пройдет десяток лет — начнем заселять эти места.

— Заселять? Все говорят о сселении, а ты…

— О сселении говорят, о заселении мечтают. Многолюдье — вот что надо нашей земле. Тут должно жить много людей. Каких — не суть. Я не сторонник взгляда, что в деревне должен жить только земледелец. Много людей — большая жизнь. И — возделанная земля. Техника, сколько бы ее ни было, решает не все. Далеко не все. Стоим мы с тобой на горе, трава по пояс, сена — на полста коров, а как взять? Только косой. У меня таких угодий — половина. Будет человек с косой — смогу держать скота в два раза больше. Не желаете с косой — дайте косилку, дайте такую машину, которая взяла бы с нашей земли все, что она родит. Нельзя же, в самом деле, всерьез уповать на «кировца», ему тут делать нечего, тут еще конь кормит и сто лет будет кормить. А к коню человека надо. Могу я в ближайшие годы рассчитывать на многолюдье?

Понимаю и разделяю боль Юрия Янкевича. И желание видеть большую жизнь на отчей земле. Но как вдохнуть ее, ведь отток людей из деревни не приостановился, он продолжается, весь этот древний, славный историей, чудесной красоты Псковско-Новгородско-Тверской край все еще числится в «убывающих по населению»!

В ответ на одно из моих выступлений о судьбе старинных русских сел пришло письмо от семьи Кузнецовых. «Мы — горожане, москвичи, но родились и выросли в деревне, ваши земляки. Сколько лет уже прошло, как из деревни — еще до войны переехали, — а родная деревня, земля все перед глазами стоят. Надо все же добиваться, чтобы каждый горожанин имел небольшой участок земли в кооперативе. Сейчас так много пенсионеров, они бы с охотой приложили руки, а дети получат ценное воспитание через труд и приобщение к земле. И насколько уменьшилось бы пьянства, хулиганства, бесцельного житья-бытья. А как пополнился б зеленью прилавок страны. Этот вопрос сейчас ставится на высоту — в отношении индивидуального подсобного хозяйства, но в печати речь идет больше о сельских жителях, не надо обходить и горожан…»

Садоводческие кооперативы в пригородах — явление полезное со всех сторон. Это для всех очевидно, я коснусь лишь одной стороны. Отводится под кооперативы самая что ни на есть неудобица, а через два-три года земли не узнать — сплошной сад-огород. Сколько вложено труда, старания, подлинной любви в клочок земли! Это те самые старание и любовь, которые я знал в своих верховининских мужиках и в которых так нуждается ныне неухоженная земля. Вот какое сложилось положение: есть трудолюбие, старательные руки, есть тяга и любовь к земле и есть земля, просящая заботы, — как их соединить с наибольшей пользой обществу? Может, в самом деле, в таких краях разрешить селиться людям с городской пропиской? В сущности, ведь совершенно нет разницы между совхозным рабочим и заводским, и если первый, живя в многоэтажном доме, держит хлев и огород в километре от жилья, то и второй, наверное, может держать за сто километров, коль есть такое желание.