Земля русская

«Когда я бываю за границей, то особенно часто вспоминаю деревню Шолохово под Ржевом, и ночами кажется, что темнота нашего номера в гостинице пахнет льном и рожью. В Шолохове жил мой дед, Ефим Кузьмич Петров. Он служил когда-то на флоте, поэтому в деревне его звали старшиной, отсюда и пошла наша новая фамилия — Старшиновы. Я помню деда, его большую белую бороду; крепкий был человек, прожил 93 года… Первые годы после войны были трудные, и нас, ребятишек, возили к родным в деревню подкормиться, поработать. Мы вязали лен в снопы — красивый, лучисто-зеленый. У каждого колхозника была дневная норма — полоса. И мне давали полоску… За домом росла черемуха, я забирался на нее и висел, пока щеки не покрывались чернильными пятнами от ягод. Рыбу ходил ловить с отцом, когда он приезжал в отпуск. Тереблю как-то лен, а мне говорят: «Славка, батя едет!» Гляжу — батяня на телеге! Из Москвы приехал!

Пахнет, пахнет льном и рожью, и я вдыхаю этот запах здесь в гостинице, далеко от Родины. Рядом с кроватью на спинке стула висит мой красный свитер с буквами «СССР». Много я видел стран, красивых городов, и каждый раз казалось, будто я смотрю цветной стереофонический фильм. Он кончится, и я уеду домой…»

(Вячеслав Старшинов. «Я — центрфорвард»)

* * *

На ступеньках сидит старая женщина и глядит, как на пожнях через дорогу мужики косят сено. Видно, принесла старая мужикам квасу холодного да притомилась по жаре, вот и присела на крыльцо, призадумалась. Одной рукой голову подперла, другую с колен уронила: не стало былой силы.

А мужики косят диво как споро. Утром в прокосы положили, к вечеру стога мечут. Да и то: не руками ведь — машинами. Вон та, загребастая, длиннорукая, копну подхватит, к небу взметнет, шапкой на стог наденет. А над землею — «тот вечерний несказанный свет». Жара свалилась, солнце над лесом висит, и свет от него по всей земле стелется, мягкий, ласковый, яркий. Все тем светом высветлено до последнего уголочка, до сучка-щербинки, и все кругом в покойном умиротворении, в отдохновении от дневных трудов: и распряженная лошадь у телеги, и пыльная «ремлетучка», и сама дорога от Порхова на Остров.

Июльский вечер, сенокосная пора…

Но вот вы, обозрев картину издали, делаете шаг, другой… Вы совсем близко подошли к старой женщине, уже собрались, приподняв по здешнему обычаю кепку, поздороваться и… увидели серый камень. Скульптор изваял старую мать в глубокой скорби. Глаза ее никого и ничего не видят, на лице не ожидание, а непереносимая скорбь и тяжелая дума: что за черная сила пронеслась тут, пожрав и деревню и людей?..

Хочет понять это и проезжий человек, свернувший с дороги к белому обелиску. Хочет вообразить, представить, как это было.

27 ноября 1943 года фашистские оккупанты согнали всех жителей деревни Красуха в сарай, который стоял на этом месте, облили бензином и сожгли. В огне и муках погибли 280 безвинных детей, женщин, стариков.

Немыслимо человеку представить такое!..

Была большая, усаженная столетними ивами деревня Красуха. Красуха — значит красивая. И жили в ней люди, землю пахали, рожь жали, леса рубили, детей растили. Вечерами присаживались старые вот так на крылечке, примечали: высоко или низко летают ласточки — к непогоде или к вёдру. Стадо, бредущее с поля, занавешивало улицу золотистой пылью. Мужики коней распрягали. А ребятишки в лапту гоняли, шумные, неугомонные, не знающие устали…

Все было. Была жизнь, простая, мирная, в неустанном труде, в поте, в мозолях хлеб добывающая. И ничего чужого они не хотели, ни на чье не зарились, никому зла не желали. Так за что же их… сожгли?!