Земля русская

Люди все понимают. Колхоз хлебом помог, школа ботинки всем купила, Толя с Сашей тридцать пудов картошки заработали — летом скот пасли. Перезимовали. А беды все не кончаются, одна за другой чередой. Совсем слегла свекровь, два года лежаком пролежала. Коровы лишились: гвоздь проглотила — прирезать пришлось. На вырученные деньги телушку огадали, два года без молока перебивались. Но все пережили, друг дружку тянули, помогали. Анатолий на службу ушел, после службы в Москве оставили, техникум там кончил, себе на хлеб-чай оставлял, остальное домой слал. Зину замуж выдали. Александр отслужил — домой вернулся, на комбайн сел, — младшие уже особых нехваток не знали. Потом и младших, Витальку с Мишей, на шоферов выучили, в колхозе работали, теперь в армии служат: один под Москвой, другой под Ленинградом. У Зины вот беда — муж помер, осталась с девчонкой трех годиков…

— Разве ж все перескажешь… Дети хорошие — и мать перед людьми чиста. А уж каково ей доставалось, то одной ей знать…

…Ночью разыгралась метель. Ветер качал на улице фонарь, и бледный свет метался по избе. Сквозь шум метели я не сразу расслышал стук в стекло. Ольга Матвеевна, похоже, не спала, слезла с печки и пошла открывать. Из сеней донеслось ее испуганно-радостное восклицание, и через минуту, громко стуча сапогами, вошел в избу солдат.

— Виталька, сынок, что стряслось? Откуда ты? Ночью, в такую непогодь…

Мать отряхивала с сына снег, суетилась, она была и обрадована и напугана. А рослый сын смеялся, все обнимал вздрагивающие плечи матери.

— Да не трясись, мам. Все в порядке. Отпуск на три дня дали. Сел на поезд — и к тебе. Вот и все.

— Так на дорогу ж два дня.

— По тебе соскучился. Хоть денек дома побыть. Как ты тут?

— Письма все ждала.

…Вечером следующего дня председатель дал нам к поезду газик. За рулем сидел Александр, поглядывал на брата и смеясь говорил:

— Ну, брательник! Ну, солдат! Это ж надо! — И уже серьезно, вполголоса: — А в общем-то, молодец! Стареет наша мать, сердце, брат, сдает. Ты почаще пиши ей.

* * *

И вот — дети тех детей. Совсем иная жизнь. От чего  э т и х  оберегать?

От  п р а з д н о с т и. От лени, убивающей в юной душе желания преодолевать и постигать. От жадности плоти и нищеты духа. Вот от чего сегодня наше, сбережение.

Значит, опять — труд? Да! Этот могучий, ничем не заменимый обережитель — вечен. Дивиться приходится слепоте некоторых родителей: «Мы горб гнули, пускай дети понежатся». Слепота их в том, что не видят самой существенной стороны труда в нашем обществе: создавая общественное богатство, создаешь и свое. Иного пути к «своему» нет, если не хочешь стать паразитом.

Когда я думаю о страшной беде для детей — праздности, всякий раз вспоминаю Кузьму Михайловича Арно из Старого Заберенья, его боль и мужество.

…Есть на Валдае река Волма. Там, где впадает в нее Веребушка, стоит село Усть-Волма, а чуть поодаль деревня Старое Заберенье. В Заберенье бригадирил старый Кузьма Михайлович Арно. Не потому что не было молодых, а потому что никто лучше Кузьмы Михайловича не знал землю, потому что не было в Заберенье более заботливого хозяина и совестливого человека. Впрочем, не так уж и стар он был — всего шестьдесят лет, самый мудрый возраст.

Тяжкий час выпал Кузьме Михайловичу…

…Летняя ночь величаво текла над изумительно красивой валдайской землей. Птицы уже умолкли, спала деревня, чуть-чуть позванивала на перекате Веребушка да перемигивались в небе звезды. Кузьма Михайлович не спал. Он сидел на крыльце, опершись локтями о колени и положив на жесткие ладони седую голову. Сухое, в глубоких морщинах лицо его было непроницаемо. Горькую думу думал старик. Завтра сельский сход будет судить его сына. Как бездельника и тунеядца. Здорового, красивого парня, отвернувшегося от земли, от честного труда, ведущего праздную, разгульную жизнь. Деревня будет судить Александра, единственного сына, любовь и надежду отца. Такой позор на старую голову!

Родная земля и родной сын… Как трудно их разделить! Невозможно Кузьме Михайловичу представить их раздельно, землю без сына, сына без земли. Это выше его сил, не постижимо умом.

Много-много лет назад приехал в эти края отец Кузьмы Михайловича, безземельный мужик. Взял у барина в аренду двенадцать десятин земли, день и ночь расчищал от камня и кустов, пахал, сеял, детей впрягал в работу, но как ни тяжел был труд, была в нем и радость. И безмерное уважение к земле, дающей хлеб и силу и добрые чувства. Все, за что ценят люди Кузьму Михайловича: старание, добросовестность, честность, доброта, заботливость, — все это в нем от отца и родной земли.

Земля страдает, как человек. И если человек глух к страданиям земли, значит, не поймет он и другого человека. Нельзя быть добрым к чему-то или кому-то одному — к яблоне или птице, к жене или сыну, можно быть добрым только ко всему сущему на земле. И даже сам к себе станешь недобрым, если отказал в своей любви к земле.