Земля святого Николая

– Я ведь не рассказывал тебе, как был у них на Пасхальной неделе. Она играла вальс на клавикорде. Я наклонился и шепнул ей на ушко, что хочу сказать нечто важное, но надобно выйти в бальную залу. Само по себе разумеется, прекрасная Натали не догадалась, что это свидание. И спросила: «Отчего нельзя сказать сейчас?»

– И что ты ей ответил?

– Ответил: это тайна. Приходите – узнаете. Барышни тайны любят… Я вышел и стал ждать её в пустой зале. Она пришла. Взглянула на меня наивными глазками. И тут я подхватил её за талию, покуда она не опомнилась, и поцеловал в губки.

– Ах!.. Бедняжка.

– Бедняжка?! Бедняжка – твой братец! Милая Натали одарила меня пощёчиной!

– Прости, Володя, – Евдокия боролась со смехом, давя ладонью на грудь, – но твоя Натали права.

– Пожалуй, я не стану писать ей, – скомканный лист с каракулями откатился на край секретера. – До сих пор ни одна дама не могла устоять перед моими поцелуями. Я сделаю так, что она сама упадёт в мои объятия!

Какое искреннее негодование!

– Не думаешь ли ты жениться на ней?

– Жениться – Боже упаси! – Владимир откинулся на фанерную спинку стула. Зевнул. – Скучно мне что-то. И в столице я давно не бывал…

Евдокия подошла к клавикорду, придвинутому к боку изразцовой печи, и начала играть сонату номер четырнадцать Бетховена8.

– Скучно? Ну поди соблазни Палашу. Или Алёнку.

– Не хочу.

Брат с сестрой посмотрели друг на друга – и расхохотались. Владимир никогда не флиртовал с крепостными девками – c'est primitif!9

***

Ольга поднимала ветки черёмухи над головой. Дятел барабанил по стволу, заливался соловей. Ветер замер: ни одно деревце не шумело. В воздухе прогудел майский жук и шлёпнулся на лист лещины. Ямочки играли на Ольгиных щеках: не иначе – Матвей затаился где-то здесь. Она раздвинула зелёные ветки рябины – вспугнула с соседнего куста большую птицу. И снова вышла на опушку, где вдалеке желтели крыши крестьянских изб.

Кто-то сзади обнял её за плечи.

– Я знал, что ты придёшь, Ольга, мой прекрасный ландыш! – Матвей протянул букет. Душистый! М-м-м…

Не счастье ли юности – гулять до сумерек, слушать звонкие переливы соловья и не знать, когда вернутся от соседей родители? Счастье дерзкое. Свобода дыхания. Кому ещё отдать это время, как не милому другу?

– Что ваши отношения с графом Будрейским?

– Я не знаю, Матвей, что будет дальше, – Ольга ткнулась ему в плечо. – Мне страшно думать о будущем. Если бы всё оставалось как сейчас, и ничего не менялось бы, и я всегда была бы с тобою!

Да и Матвей о будущем думать не хотел. Все семнадцать нежных лет их дружба жила одним настоящим. Ольга была всегда – как солнце в небе. Думаешь ли о том, каким будет с солнцем грядущий день?

***

Утром 19-го мая Евдокия ещё перед рассветом слышала шаги отца в комнатах. В спальню тихо вошла Палаша в белой косынке, завязанной под русой косой. Принесла чай с печеньем.

– Барышня, вы не спите?

Серебро разгорячилось донышком чашки – коленям под одеялом стало тепло-тепло от подноса.

– Фёдор Николаич просят вас одеться и зайти к ним.

Руки Евдокии дрогнули – чай едва не ошпарил рубашку. Девка подставила блюдце.

– А я давеча Таню видала. Вы представляете, барышня, Танька говорит, что, мол, барин молодой с крепостными так уважительно разговаривает…

– Довольно, Палаша. Ступай и скажи Фёдору Николаевичу, что я сейчас приду.

– Одеваться-причёсываться прикажете?

– Ступай. Сама оденусь.

Серое утреннее платье с белыми воротниками, пояс с пряжкой чуть выше талии, две толстые косы… Почему папенька так рано вызывает? Не иначе как дело серьёзное.

Фёдор Николаевич ждал в своём кабинете за письменным столом.

– Заходи, Дуня. Садись, – ласково сказал он, не поднимая глаз.

Евдокия осталась в дверях.

– Видишь ли, дочь, разговор к тебе есть… Первино спасать надобно. Не в те руки оно попало – пропадут даром все дедовы старания. Божьей милостью я нашёл решение. Надежда лишь на тебя…

– Папенька, ежели вы задумали что-то нечестное, то я не желаю быть причастной к этому.

– Не бойся, дочь, греха совершать я не собираюсь. Дуня, тебе уже девятнадцать. Не стану ходить вокруг да около – я нашёл для тебя жениха.

– Кто это? – она смотрела на отца взглядом соколёнка.

– Князь Сергей Павлович Дрёмин. Он гостит нынче у Добровских, полковой приятель Кости.

Евдокия побледнела.

– Поверь, Дуня, это достойный человек. Ему двадцать пять лет. Он хорош собою, знатен, служит в гвардии и… главное – богат! У него дом в Петербурге – наследство покойной матери, земли в соседних губерниях и два имения в Малороссии…

– Но, папенька… я не хочу жить в Петербурге. Я хочу остаться здесь, с вами…

– Здесь останется Ольга! – Фёдор Николаевич пристукнул по столу указательным пальцем. – Ты выйдешь за князя. Вы поможете нам поправить положение и выкупить Первино у Будрейского в приданое для твоей сестры.

– А ежели он не продаст?

– Ты, кажется, поладила с Будрейским? А Дрёмин, мне показалось, сговорчив – не откажет и двойную цену Будрейскому предложить.