Земля Святого Витта

— Вот, Павлик. Давай прощайся с мамой, на неделю ты и дядя Варя идете в гости… К дяде Сувору.

— К дяде Суве! — властно поправил мальчик. — А зачем на ботинках колесики?

— Чтобы на лошади ездить. Будешь, Павлуша, учиться ездить на лошади. Давай, прощайся с мамой. Нам ехать пора. Мы с дядей Варей тебя тут оставляем.

Тоня чуть не заголосила, но стоявшая рядом Нинель неожиданно перехватила ее руки в косой замок, развернула лицом к себе и зашептала. Тоня притихла, сгорбилась, присела перед сыном на корточки.

— Слушайся дядю Сувора. Слушайся дядю Варю. Я к тебе приеду… с тетей Верой. С дядей Басей. С тетей Васей… Все к тебе приедем… — губы у нее все-таки дрожали.

— Фельдмаршал, пора! — резко сказал Федор Кузьмич. Варфоломей подхватил мальчика, посадил на плечи и не оборачиваясь зашагал вслед за Палинским по ведущей в горы круговой тропке. Мальчик, вполне веселый, долго махал ручонкой из-за его плеча, дергал Варфоломея за уши, как за рычаги, и орал веселое «Ту-тууу!». Фигуры скоро исчезли в тумане, всем как-то полегчало. Кроме Антонины, которую сильно трясло; академик и Нинель вдвоем проводили ее к лодке. Гаспар, впрочем, вспомнил еще об одном обычае и вернулся к семье Тараха, вместе с другими — надо отметить, немногочисленными — сектантами, наблюдавшими за сценой на берегу.

— К моей яд-капусте пожалуйте добро! Как полезен быти смогу — яд-капуста! Яд-капуста!

— Капуста-яд… — растерянно ответил Тарах. Он, видимо, не ожидал, что Палинский вот так, по первому сиянию, свалится со своего орлиного гнезда, да еще окажется в подчинении у этого… Ну, бородатого. Гаспар пожалел, что секрет сияния пока что так и останется собственностью Тараха, поклонился ересиарху в пояс и сел в лодку вместе со всеми.

Астерий, продолжая путь по часовой стреле, взял курс на Селезень. А внутри у Гаспара что-то шевелилось и просилось наружу тем же путем, каким туда попало. Зная характер озерных О'Брайенов, Гаспар дотерпел до реки, где дополз кое-как до борта и перегнулся над водой. Во имя науки, конечно, он съел бы и не то еще, но желудок академика был не согласен с наукой, притом принципиально. Когда судороги и рези немного прекратились, Гаспар понял, что за левую ногу его держит Федор Кузьмич, а за правую, как ни странно — бобер. Просвистеть ничего в благодарность академик сейчас не мог, да и говорить пока что не мог тоже. Утирая холодный пот с лысины, он отполз в центр лодки. Астерий понимающе кивнул ему и достал из-под банки, на которой сидел, оплетенную бутыль. Бокряниковый дух распознавался безошибочно, и академик не стал отказываться. Но слезы из глаз полились после первого же глотка: эффект от запивания непереваренной змеятины семидесятиградусным ерофеичем на бокрянике оказался потрясающим.

Федор Кузьмич был доволен, даже очень доволен. Годы — они дают себя знать, даже если идут по кругу и ничего особо нового в жизни не случается. Кабы граф со службы в отставку в свое время не подался в здешние палестины, как же, стал бы тогда россиянин Булонский лес на дрова рубить! В Виндзорском парке дрова заготовлять ничем не хуже, опять же Индия не лишняя была бы, — ну, да обошлись без нее и так, теперь русские люди на лето к морю в Южную Армению ездят, а граф сгодится в гувернеры наследнику, очень даже сгодится, особенно насчет здоровья и закаливания юного организма.

Бобер Фи Равид-и-Мутон тоже чувствовал себя и свой захиревший род чуточку отмщенным: как-никак двупроточная променада знатных старух была капитально заблевана непереваренной змеятиной; бобер улыбался, демонстрируя отсутствие переднего резца — и плевать ему было на общественное мнение, а точней — хотелось бы ему, чтобы мнение это оказалось еще хуже: насколько возможно, настолько и хуже. Воля бы Фи — и Кармоди, и Мак-Грегоры все давно чеканили бы… Что там, в Римедиуме чеканят? Бобер потрогал языком полтора мебия за щекой. Вот это пусть и чеканят. Не то, чтобы бобер слишком любил людей, но просто не видел иного способа насолить собратьям. Пусть заблюют змеятиной все, что эти наглецы понавозводили!

На выходе из Селезни встретились сразу две лодки: знакомая — лодка переправщицы Анании опять попала в закрут, а тем временем со стороны Римедиума невероятно быстро проскользила другая — узкая, длинная, черная, — никакого рулевого в ней как будто и вовсе не было. Лодка шла на юго-запад, она исчезла с глаз долой, и, что касается людей, ничьего внимания не привлекла, а Фи за разговоры о чужих лодках не доплачивали. Да и свистеть без одного резца трудно.

Астерий в сегодняшнем плавании ушиб с десяток бобров, и можно было не сомневаться — завтра же у архонта будет по этому случаю полсотни жалоб. Но ему было начхать. Впервые за долгие годы он пытался понять, но так и не мог: свидетелем чего, собственно говоря, он сегодня стал. В любом случае — видел он такое впервые. Теперь предстояло войти в город, отвезти бобра — к колошарям, академика — к жене, всех прочих — на любимую Саксонскую. Рабочий день кончался.