Земля Тиан

— All right! — ответила Елена и встала.

«Андрей Ильич, — подумала она. — Господи, что ему надо?»

* * *

Человек, вызывавший Елену к телефону, представлял собою ту странную, но довольно многочисленную разновидность славянской породы, которая ис-покон веков водилась только в глубине российских просторов. Теперь, с началом эмиграции, распространилась она и по всему свету, в среде многопечальной и многодумной русской интеллигенции.

Звали этого человека Андрей Ильич Книжников.

В течение последних месяцев он занимал в жизни Елены совсем особенное место. Не было между ними в полном смысле того, что называют любовью. Елена относилась к этому слову с грустным скептицизмом, сам Андрей Ильич — с высокомерным презрением, что не мешало ему приблизительно раз в год исправно влюбляться в косо придется, и, непременно, безнадежно.

Эта потребность в любви, именно безнадежной, вошла у него в плоть и кровь.

Случалось, что у своего «предмета» пользовался он взаимностью, а так обычно и выходило, потому что наружностью он обладал довольно привлекательной и умом живым. Но он всегда умел повернуть дело так, что симптомы безнадежности начинали появляться на сцену. В конце концов, вдоволь насладившись муками отвергнутой страсти и надоев своей избраннице, как горькая редька, бывал он с позором изгоняем… В этой своей тенденции Андрей Ильич дошел однажды до того, что на десятом году супружества вздумал так же безнадежно влюбиться в собственную жену, чем поверг эту практическую даму в большое изумление.

Женился Книжников давно, при каких-то необыкновенно сложных и запутанных обстоятельствах, о которых никто толком не знал. Жена его, очень моложавая и довольно эффектная брюнетка, почти никогда не показывалась с ним вместе, жила своей особой жизнью, в кругу собственных знакомых, так что если бы, в один прекрасный день, Андрей Ильич вздумал объявить, что он в семейной жизни несчастлив, — все тотчас бы ему поверили.

Надо отдать справедливость Андрею Ильичу, — он этого не объявлял и от всяких комментариев по поводу своей нескладной семейной жизни неизменно воздерживался.

Лет он был средних, брюнет с легкой, преждевременной проседью, глаза имел серые, всегда прищуренные, по причине близорукости. Ни усов, ни бороды он не носил. Встретив его на улице, вы подумали бы, что он — художник, оперный суфлер или фельетонист из вечернего листка. На самом же деле, Андрей Ильич ничего общего ни с каким искусством не имел и только в моменты особенных сердечных угрызений писал скучные стихи.

Служил он не особенно блестяще: без жалования, на одних процентах в страховой компании «Пассифик».

Что касается характера и прочих душевных качеств Книжникова, — разобраться в этом хаосе неожиданнейших противоречий не было никакой возможности. Разные драматические моменты своей жизни, в которых никогда не было у него недостатка, он переживал очень болезненно и тяжело, но сам, как будто глядя на себя со стороны, эти свои переживания всячески высмеивал.

Ленив он был необыкновенно.

Всевозможные способности и даже таланты, которыми во множестве одарила его природа, пошли ему совершенно не впрок. На каждом поприще, на которое он только вступал, он немедленно и заметно выделялся, но потом как-то остывал, скисал и останавливался.

«Это не важно!» — была его любимая поговорка в таких случаях.

Сказать же, что, по его мнению, «важно», Андрей Ильич вряд ли сумел бы.

Родись он лет на 50–60 раньше, может быть, хождение его по жизненным буеракам было бы более успешным, но в обстановке современной жизни своим существованием он только мешал всем окружающим, больше же всех — самому себе.

С этим человеком, около четырех месяцев тому назад, судьба столкнула Елену Зубову. С первых же встреч он поразил ее оригинальностью и меткостью суждений, багажом почти феноменальной памяти. Беседы с ним внесли как будто живую струю в атмосферу, в которой ей было тяжело дышать. Постепенно, она сама не заметила, как это случилось, непроницаемая броня, которой защитила она себя от всего окружающего, дала трещину. Андрей Ильич упорно, изо дня в день, протискивался в эту трещину и, наконец, протиснувшись, влез в ее жизнь и сел. Она перестала противиться этому упорному натиску, хотя на первое же патетическое признание Книжникова прямо и честно объявила, что не любит его и, даже если бы он не был женат, замуж за него не вышла бы.