Земля точка небо

«Пилот одного снаряда», – подумал Макс, истерически хихикнув.

Он выжал газ, и кресло подтолкнуло его в спину. Мотор урчал, перебирая трансмиссии.

Щелк.

Снаружи моросил дождь. И это выглядело странно, потому что вокруг была ночь, и по всему небу высыпали звёзды, нетронутые столичным заревом. Мелкие капли воды сыпались прямо из космоса, и свет фонарей дробился в их струях на лобовом стекле, и Максиму было лень искать, где включаются дворники в этой поганой тачке, и он до сих пор не знал, как вырубить микроклимат.

Снаружи не осталось ничего.

Щелк.

Бессмысленный, дешевый, глубоко ущербный мир окончательно свернулся, распавшись на декорации. Мир, в котором любая цена искусственна. Мир, в котором можно приобрести что угодно, просто шевельнув пальцем, и потерять всё, когда пальцем шевельнет кто-то другой. Мир, в котором есть лишь одно направление – в землю, вниз; где каждый летит под откос, цепляясь за минутные радости на пути к разочарованию и утрате. Где каждый безразличен каждому, и всё равно нет покоя, где невозможно уснуть без грамма забот и проснуться без капли отвращения.

На деле, если отбросить лирику и позу, Максу просто хотелось выспаться. Основательно. Долго. Раз и навсегда.

Щелк.

Когда-то он воображал, во что нарядится по этому случаю. Какую музыку поставит себе. Какие намеки оставит другим. Сейчас он готов был рассмеяться при одной подобной мысли. И смеялся, прямо за рулем, откинувшись назад, вытянув ногу, плавно выжимая педаль. «Одежда, музыка», – думал Максим. Намёки. Жалкие попытки ухватиться за внимание окружающих. Заставить их переживать. Заставить остановить тебя.

Он не собирался пытаться. Наоборот, Максу было легко и радостно при мысли о том, что удержать его больше невозможно.

Не при такой скорости.

Максим выжимал газ, воображая, как достигнет границы трухлявого ненастоящего мира, пробьет нарисованный горизонт и – пуф-ф!  – окажется в мягкой, прохладной, томительной пустоте.

Щелк.

То единственное место, куда придет каждый. Тот единственный уголок пространства и времени, где больше не будет изнурительной гравитации, давления и боли.

Частично он уже находился там. Мир вокруг загустел, и Макс оказался на дне, опускаясь всё глубже, утопая в жидкой расслоившейся действительности.

И вдруг начал что-то понимать.

Он понял, зачем перерезал тонкую связь, уцелевшую между ним и Лизой. Не потому, что боялся вдруг найти ее мертвой, а потому что знал – это случится обязательно. Не потому, что она могла найти его труп, а потому, что обязательно нашла бы. Не сразу, так спустя долгие годы вранья, старения и болезней. Я всё еще красивая? Конечно, моя любовь. Я тоже ничего, хоть и ссу мимо унитаза, кстати, не помнишь, где мои костыли?

Куда приятней было думать, что она запомнит Максима таким, как в аэропорту.

И если он уйдет сейчас, в его снах Лизка останется жить вечно.

Мысль об этом была слишком привлекательной, чтоб захотеть проснуться.

Щелк.

Асфальт блестел как черный пруд, и в нем отражались фонари. Их рисунок повторял расположение звезд, и Макс вдруг понял, что небо действует как зеркало, и засмеялся бы, если бы мог дышать.

Он утонул чуть глубже, и встретил Диму. Тот сидел прямо рядом, в пассажирском кресле; Дмитрий был серьезен и мудр, как сраный ангел, не хватало только золотого сияния.

– Если ты – точка на поверхности Земли, – говорил Дима, обращаясь в никуда. – То даже на такой скорости твоим перемещением можно пренебречь. Ты всё равно движешься по маленькой планетарной орбите, а она – по кругу чуть больше, вокруг Солнца, и еще больше, вокруг…

Хрен его знает, допустим, центра Галактики.

– И получается, – рассказывал Дмитрий. – Что никто из нас вообще не контролирует, куда он движется во вселенной, и все наши как будто непредсказуемые перемещения – это просто наложение одной траектории на другую, круг, помноженный на круг, помноженный на круг.

– Это спираль, – прохрипел Максим, ухмыльнувшись понимающе. – Это воронка.

– Нет смысла бороться, – сказал Дима, теперь невидимый. – Нужно просто сесть вот так.

Макс оглянулся. Дмитрий теперь сидел позади. Он тонул в мягкой обивке, глядя в никуда, и полностью сгруппировался, уперев локти в переднее сиденье, подобрав колени, готовый спрятать в них голову в любой момент.

– Нет, – Максим отвернулся и покачал головой, еще ухмыляясь пустому зеркалу. – Нет, я вырвусь. Одним резким движением. Седьмая космическая – щелк!

– И так ты умрешь?

– Так я проведу черту.

Одну решительную прямую в целом мире кривых дорожек.

Щелк.

Макс очнулся и посмотрел на спидометр.

Седьмая космическая.

Впереди, у горизонта, шоссе резко брало в сторону, и навстречу капоту машины сосновым частоколом скалился лес.

Далеко? Отнюдь. Не при такой скорости. Макс быстро прикинул в уме.

Ему осталось жить четыре секунды.

«А что насчет жизни перед глазами, хор, тоннель, все дела?», – запоздало подумал он.

Три.