Земля точка небо

– Спросить, как и почему – внимательно, пожалуйста – как и почему вы оказались здесь?

И доктор поднял к потолку указательный палец.

Я промолчал. Это слишком долгая история. Мне не хотелось пересказывать ее снова.

– Хорошо, начнем по порядку, – доктор снова завозился на койке. – Почему вы не умерли?

Потому что меня спас…

– Господь всемогущий, конечно же. Старик с бородой. Невидимая высшая сила. Что я говорил вам про иррациональный путь?

Это правда. Как иначе? На седьмой космической…

– Подушка безопасности?

Не при такой скорости. Лобовое столкновение…

– Кхм! – лысый доктор громко оборвал меня. В его руках хрустнул лист бумаги, и доктор принялся читать, подчеркнуто коверкая мой тон. – Свистящий визг разорвал пространство… Позади… позади грохнуло железо. Мир тошнотворно завертелся – я не вижу здесь лобового столкновения. Напротив, мне сдается, кто-то в последний миг выжал тормоза, нет? И почему он это сделал?

Возразить было нечего.

Да. Потому, что хотел жить. Потому, что хотел исправиться. Хотел быть нужным.

– И кто же спас его? Бог? Или… – доктор вытащил предмет, смутно знакомый мне.

Кожаный бумажник. Он медленно вращался на обрывке стальной цепочки. Лысый доктор раскрыл его как маленькую книгу и сунул мне под нос. В отделении, где хранят фотографии близких, оказался квадратик зеркала.

В нем отражался Макс. Коротко бритая макушка, худое лицо, белый шрам в углу рта – но это был Максим, тот самый Макс, который погиб в салоне «мерседеса», но решил остаться еще ненадолго, чтобы всё исправить.

Этим лысый доктор не доказал ничего. То чувство, настигшее Максима в последний миг жизни – оно не принадлежало ему.

Не принадлежало мне. Я никогда такого не ощущал, ни прежде, ни потом. Сколько ни пытался, сколько ни погружался на дно – мне так и не удалось вернуться. Не удалось еще раз повидаться с ним. Как его ни зови. Бог. Сила. Присутствие.

– Осмелюсь предположить, что вы искали не там, – инспектора невозможно было увлечь. – И, видно, сначала нужно просветить вас, как работает сознание.

Он говорил дотемна. Я спрашивал, и он снова говорил. У меня осталась тысяча вопросов, но в итоге лысый доктор ушел, заявив, что ему когда-то необходимо спать.

На сбитом пороге комнаты он в последний раз обернулся.

– Итого – мы выяснили, почему вы остались жить, – и снова ухватил невидимый шар. – Завтра расскажете мне, почему в итоге передумали.

Я не передумал.

– Почему в итоге передумали, – упрямо повторил инспектор. – И как вы оказались здесь. Ну, в общем…

Он уронил руки, повернулся и вышел, как прежде, не прощаясь.

Но в этот раз, впервые за долгое время, мне стало видеться, что…

...

26 мая 2005 года

Всё будет хорошо. Всё будет хорошо. Всё будет хорошо.

Макс дернулся и очнулся. Мир, по-прежнему блеклый и неподатливый, как бычий пузырь, упирался ему в лицо.

Подушка безопасности.

Максим нашарил холодную ручку, рванул ее и толкнул дверь. Машину затопил утренний воздух, и только сейчас Максу стало ясно, что салон переполнен едким химическим дымом, вонью горящего пластика, от которой голова шла кругом и перед глазами вертелись черные лопасти.

Максим выскользнул наружу, свалился в предрассветную хвойную сырость, закашлялся и выплюнул свернувшуюся кровь. Он сразу поднялся и медленно заковылял вокруг машины.

Правая нога едва слушалась, но Макс не чувствовал ничего. Ни боли, ни сожаления.

Багажник оказался снесен полностью. Запасное колесо, домкрат, тяжелая канистра – вещи расплескались по широкой дуге, как темные брызги.

Это была спираль.

Так я разбил еще один «мерседес». Второй по счету, и опять не совсем мой.

Но в этот раз меня искали. Будут искать. Не только студия. Милиция. Автоинспекция. Тот банк, которому достанется разбитая машина.

Нужно было скрыться, не оставляя улик.

Я подобрал канистру и поволок ее к «мерсу», стараясь не ступать на правую ногу. Теперь явилась боль, и скорее всего, у меня был перелом, и не только в области голени. Поясница горела. Невозможно было вдохнуть без судорог; я выл и плакал, когда приходилось раз за разом вскидывать канистру и поливать разбитый «мерседес». Черные лакированные бока, и капот, и крышу.

Вопреки традиции, машина не взорвалась и не загорелась. И это нужно было исправить.

Я распотрошил пачку сигарет и поджег ее. Отскочил подальше, кривясь от чугунной боли, и швырнул горящий комок бумаги в раскрытую дверь.

Грязное пламя затопило салон, и угольный дым повалил к небу. Трещала кожа, тек и морщился пластик, а я стоял рядом. Что-то не давало мне отойти прочь и бросить машину, и я стоял, пытаясь думать, но мою голову полностью занимала боль. Она плавила сознание, прожигала и преображала его во что-то новое, и логично мыслить не удавалось..

Только когда лопнула подушка безопасности, я понял, что мои вещи остались внутри.

Паспорт и загран. Ноут и зарядник. Обувь и костюмы.

Я дернулся к задней двери, но было поздно – лак уже свернулся и полз металлическими проплешинами, а ручка нагрелась докрасна.