Земля в иллюминаторе (СИ)

— Утихает шум прошлых битв, но начинаются новые битвы, — наконец, произнес Квандра. — Старые раны превращаются в шрамы, но открываются новые раны. Между тем тайны сами берегут себя, а значимые дела совершаются в надлежащей им тишине и аккуратности. И вот, годы спустя, величайшие умы эпохи снова стоят лицом к лицу. Дом все тот же, но сад вокруг стал богаче.

Он говорил громко и отчетливо — так, чтобы слышали все, даже охранники, занявшие посты на боковых дорожках сада. Его голос не имел интонации — каждое слово казалось значимым, но не было подчеркнуто. Невозможно было понять, насмехается Квандра, злится, радуется, сопереживает, приветствует давнего знакомого или просто повествует об окружающей очевидности. И еще невозможно было понять, кого он имеет в виду: включает ли он в список величайших умов Ливу и своих спутников, или говорит только о себе и Иваре.

— Спорные слова, — ответил Ивара, — потому что величайшие умы эпохи, возможно, погибли и лежат сейчас на дне океана, по ту сторону Экватора. И кто в этом виноват, если не мы с тобой?

— Вина абсурдна. Она не знает пределов, не подчиняется разуму. Винить можно кого угодно и в чем угодно, потому что все события имеют причинно-следственную связь. Вина — взгляд, обращенный назад, она не дает ответов и советов, не помогает в делах. Обвини нас с тобой хоть в смерти тысяч; зачем выбирать троих из столь огромного множества?

С невольным содроганием Хинта узнал в словах Квандры свою собственную мысль. Разве не это он думал и говорил вчера вечером, когда хотел прекратить спор с Ливой и перестать нападать на своих друзей, когда он искал способ примириться со смертью брата? Означало ли это, что он согласен с этим человеком, согласен с ним с самых первых его слов? Он испугался.

— Вина вела меня, как сигнальный маяк, — сказал Ивара. — Она осветила мне путь — с давних лет, с момента гибели Вевы. Все, что я нашел, узнал, открыл — все это лежало на пути искупления.

— И где же конец твоего искупления?

— Надеюсь, там, где спасение планеты.

Квандра спустился на ступеньку ниже, слегка развел руки в стороны, изображая незавершенное подобие объятия.

— Брат, мы были соратниками. Ты был нашим лидером, хоть и давно. Потом мы спорили и ни к чему не пришли. Почему бы нам не забыть старый раздор? Сегодня, когда ты чудом вернулся после стольких лет, я не хочу быть с тобой по разные стороны. Давай я признаю, что твой путь искупления тебе подходил. И у меня тоже было своего рода искупление, хотя я никогда не мог сделать вину за чью-то смерть мотивом моих действий. Однако и я боролся с собственной неправотой, и я немало сделал, чтобы лучше тебя понять. Мне даже кажется, что я продвинулся в том, к чему призывал именно ты. Давай отринем неприязнь и попытаемся найти общее поле. Прошу тебя.

— Да, мы поговорим. И я прослежу ход твоих мыслей, как делал это много лет назад, в дни нашей юности. Но я не верю, что твои мысли будут и вправду подобны моим. Нет, Квандра, мы слишком разные. Когда ты до конца раскроешь свое видение вещей, там будешь только ты, там не будет и призрака меня. Мы можем начинать с похожих исходных точек — мы так делали уже тысячу раз. Но придем мы к очень разным выводам.

— И вот снова сошлись две стихии. Но какая из них огонь, а какая — лед? Кто различит?

Ивара не стал отвечать на это иносказание, и на несколько мгновений в группе людей, остановившихся на ступенях террасы, вновь повисло молчание. Его неожиданно нарушила Инка.

— Ивара, — тихо произнесла она. Ивара перевел на нее свой взгляд.

— Я очень рад тебя видеть, — улыбнулся он. Она едва заметно склонила голову. Лива подошел к жене, будто пытаясь ее защитить. Квандра отступил в сторону, словно хотел представить Иваре своих спутников, однако не произнес ни слова — очевидно, потому, что представлять этих людей друг другу не было нужды. Первым заговорил человек, который до этого стоял между Квандрой и Диморой — высокий брюнет с прилизанными волосами и красивым, тонким, моложавым лицом, на котором выделялись темные глаза, острый нос и маленький рот.

— Здравствуй, Ивара, — сказал он резким, слегка надломленным голосом. — Тяжело видеть тебя. Слишком много обид пролегло между нами.

— Здравствуй, Киддика. Да, обид было столько, что они почти стерли все прежнее, хорошее.

— Здравствуй, Ивара, — приветствовал его другой из спутников Квандры. — Можно ли было вообразить, что все выжившие из числа основателей нашего клуба еще раз в жизни встретятся вместе?

— Здравствуй, Прата, — кивнул ему Ивара. Прата был ниже Киддики и примерно такого же роста, как Квандра. Его рыжеватые волосы слегка вились и лежали мягкой волной, глаза были редкого светло-карего, почти желтого оттенка. Единственный из всех присутствующих здесь мужчин, он выглядел спортивно: развитое тело, мощные плечи — но в его осанке чувствовалась грузность, а в движениях некоторая неповоротливость: должно быть, сказывался возраст или какая-то травма.