Земля в иллюминаторе (СИ)

— А ты, Тави, — сказал Димора, — ты тоже не потерял свою мать. Но боюсь, она сейчас в очень, очень затруднительном положении, потому что часть выживших повстанцев ушла из поселка и осаждает усадьбу Листы Джифоя. «Джиликон Сомос» пока не вмешивается в эту ситуацию. Но ты можешь решить, как нам поступить. Протянуть ли нам руку помощи этим людям, этим представителям переменчивой администрации, которые несколько раз нарушали данное нам слово? Хочешь ли ты этого? Хочешь, чтобы мы спасли твою мать и твоего нового отца?

— Нет, — сказал Тави, — я с Вами не пойду. Это не моя война. И не на мне будет вина за чью бы то ни было гибель.

— Причинять боль — вот единственный урок, которому ты действительно выучился у нашей матери, — глядя на брата, сказал Ивара. — Ну что, доволен?

— Хинта, — позвал Квандра. — Хинта еще не высказал своего мнения.

Хинта поднял на него взгляд и вместо живого лица увидел какой-то смутный серый силуэт. Он догадался, что это из-за слез, которыми сейчас наполнены его глаза. Но было в этом и что-то символическое: Квандры больше не было — тот распался, совсем перестал быть человеком, превратился в призрачную полость, пронизанную Бемеран Каас.

— Мы видели монстров, — извлекая что-то из самой глубины своего сердца, произнес он. — На юге их называют омарами. Эти чудовища уничтожили наш поселок. Они приспособились к миру, как он есть сейчас. Но они утратили все человеческое. Этого Вы хотите для людей?

— Да и нет. Эти монстры, должно быть, какой-то крайний вариант воздействия келп-тла. Они весьма интересны. Мы изучим их тела. Но они слишком уподобились животным. Я мечтаю дать человеку ту же степень выносливости, но оставить ему полный объем разума.

— Я никуда с Вами не пойду, — сказал Хинта, — даже если Вы взяли мою семью в заложники и будете их мучить. Я могу помочь спасти все человечество. А Вам я не верю. Вы, возможно, садист. И если я пойду с Вами, Вы все равно погубите мою семью, и меня погубите — просто чтобы досадить Иваре. А еще Вы хотите уничтожить все, чем мы являемся. Это нельзя принять.

Хинта ощутил на своем плече руку Тави, и ему стало чуточку легче. И еще он знал: где-то рядом, невидимый, танцует Ашайта. И Ашайта согласен с ним в каждом его слове.

— Ну что ж, — поднимаясь из-за стола, подытожил Квандра, — похоже, разговор окончен. Начинается война. А ты, Ивара, неплохо выдрессировал своих юнцов. Такие преданные…

— Прощай, — тоже вставая, сказал Ивара. — Эта война, как всегда, только твоя. Я хочу лишь сделать свое дело. Мне не нужно унижать тебя или ранить, мне не важно, чем ты там живешь. Просто уйди.

— Да, я ухожу, — усмехнулся Квандра. — Но не прощаюсь. Еще увидимся, брат.

— Надеюсь, что нет.

Квандра ушел. Но Хинта этого не видел, потому что в эти минуты сидел, дрожа, вцепившись руками в край круглого стола. Тави продолжал обнимать его. А потом кто-то еще тронул Хинту за плечо. Мальчик подумал, что это Ивара, но оказалось, что это Лива.

— Я тоже его ненавижу, — сказал он. В глазах у него блестели слезы.

— Ивара, — позвал Хинта из своей темноты.

— Да, я здесь, — ответил Ивара. Хинта повернулся в кресле и, наконец, нашел взглядом учителя. Тот выглядел спокойным и очень печальным.

— Ну вот, — сказал он, — теперь вы двое видели моего брата. Он никогда не хотел, чтобы я его спас.

— Он правда добрался до моих родителей?

Ивара отрицательно качнул головой.

— Правда, в том, что ты, возможно, никогда об этом не узнаешь. И не узнал бы, даже если бы пошел с ним. Ты сделал правильный выбор. Мы уже не можем спасти нескольких людей. Но мы можем спасти все человечество. Сама смерть перестанет иметь значение, если мы это сделаем.

Хинта тихо кивнул. Говорить у него не было сил.

_____

Постепенно на круглую залу опустился покой — словно сами вещи восстанавливались, оживали после ухода Квандры. Блики солнечного света преломлялись в стекле кубков, освещая россыпи фруктов и овощей. Мясные яства блестели жиром. На боках старинных металлических чаш извивался вычурный узор — только сейчас Хинта разглядел, что там, среди плавных линий, прячутся небольшие, истертые временем изображения сестер-жриц Лимпы. Когда приходила беда, его мать всегда поминала этих девушек-героинь.