Земля зеленая

Помощники старались вовсю, не щадя ни лошадей, ни самих себя, — в такой толпе зевать не приходилось. Вожжи взвивались в воздух, кнутовища стучали по оглоблям; когда возвращались порожняком, обгоняли друг друга; иногда вниз по усадебной дороге неслись по три телеги в ряд, последние два столба у изгороди, вокруг которой сворачивали на поле, давно вывернуты, жерди валялись в стороне. Возбужденным лошадям не стоялось: пока нагружали возы, они фыркали, разрывали копытами землю и брали с места сразу, не давая времени возницам взяться за вожжи и гикнуть. Верхняя подмерзшая корка трясины иногда подламывалась, по колеса, не успев погрязнуть, уже катились по твердому, оледеневшему лугу. На подъеме посреди дороги лежал камень — у кого-то свалился с воза, — его объезжали то с одной, то с другой стороны: никому не хотелось останавливаться и заниматься такой мелочью.

Галынь, конечно, не бросился вместе с молодежью, — и с порожней и с нагруженной подводой ехал осторожно; но сегодня серый без особых понуканий понимал, что не должен позорить своего возницу, а сил достаточно, было бы только желание. В такой толпе Браман не смел браниться, его переругали бы; стиснув зубы, он накладывал пегому почти такой же воз, как Иоргис из Леяссмелтенов своему жеребцу. Пегий силен, как черт, — хомут скрипел, дыхание вырывалось со свистом, ноздри покрылись инеем, но копь ни разу не останавливался, пока не доезжал до столба на середине двора. Воз камня — не воз дров, у лошади еще дрожали ноги и высоко вздымались бока, а Браман уже рвал за узду, поворачивал обратно.

Старший батрак Бривиней чувствовал себя распорядителем и с достоинством держался в этой роли, — хозяин ни во что не вмешивался. Стоя во весь рост на порожней телеге, Мартынь окидывал взглядом всю вереницу, «Высвободи гриву из-под хомута, а то шею сотрет», — поучал он парня, не замечавшего изъяна в упряжи. «У тебя чека выпала, смотри, как бы передок не соскочил», — напомнил он другому. А Дудинскому из Межавилков сказал строго: «Чересседельник отпусти посвободнее, у гнедого маловат хомут, душит… Ну и люди: не видят, что у лошаденки уже язык вываливается». Обошел низом поле, проследил, чтобы не оставляли небольших, глубоко засевших камней: одному помог взвалить на воз, другому подбросил доску и велел осадить телегу назад, чтобы доска легла не слишком круто и было бы легче двигать по ней камень. Он сердился, видя, как подводчики старались поскорее сбросить на дворе камни и спуститься вниз, — стройно и красиво начатый штабель стал расползаться в бесформенную кучу, основание которой скатывалось между кленами почти к самому колодцу.

Хозяин Бривиней только иногда выходил посмотреть, освобождается ли от камней кусок поля у черной ольхи. Вначале он плохо разбирался, потом глаза привыкли отличать, где еще лежат булыжники, а где только сереет пятно земли — след после камня. Перед самым обедом большая часть работы была сделана; теперь уже не было сомнения, что сегодня все закончат, бривиньской дворне не придется надрываться. Бривинь, улыбаясь, погладил бороду.

Потом возникла еще одна причина для улыбки. Екабу, должно быть, надоело дремать в своем чулане, вышел и примостился сзади на телеге Мартыня Упита. Хотя у парня городские сапоги и брюки из фабричного материала, оделся он в старое отцовское пальтишко, а на голову напялил заячий треух.

От этой неожиданности старший батрак заметно смутился, чувствовал себя неловко; его глаза настороженно и пытливо оглядывали всех, — он боялся, чтобы кто-нибудь, проезжая мимо, не отпустил шутки насчет хозяйских сынков, штудентов, для которых книжные листы оказались чересчур тяжелыми, и потому пришла охота попробовать, как вывозят камни. От этих зубоскалов всего можно ждать, в разгаре работы они чувствовали себя смелыми, Мартыню уже казалось, что вокруг мелькают ядовитые улыбки, насмешливые взгляды.

Ешка сидел, ухватившись белыми холеными руками за край телеги, спрятав мрачное, опухшее лицо в воротник пальто; сердце старшего батрака дрожало от страха: как бы не передумал и не убежал домой! Всю дорогу Мартынь, не умолкая, говорил о том, что будто сын Ванага еще весной выворачивал камни и обсуждал, как их вывезти в гору, и вместе с другими только и ждал этого благоприятного морозного дня. Наболтавшись вдоволь о камнях, перешел к трепке льна, к близкой зиме и поездкам в лес за дровами, к другим работам, которые Ешке настолько же чужды, как вот эти ненавистные булыжники. Временами он бурчал в ответ что-то непонятное и подбирал длинные ноги, чтобы не волочились по земле.

А силы у него точно у быка, только совсем не умел ее применять. Несмотря на все уважение к студенту и будущему собственнику Бривиней, который знал по-русски и по-немецки, старший батрак смотрел на него как на увальня.

— Стой, стой, — остановил он, когда Ешка ухватился своими непривычными руками за тяжелый обломок, будто собираясь одним броском взвалить его на телегу. — Так можно в порошок растереть. Камни поднимают не силой, а умом.

И не спеша прислонил к телеге доску, другой конец заправил под камень.