Свою родную Землю и АЗС фирмы «Факел» Рында покинул с улыбкой на устах — впереди его ждали захватывающие приключения и Вечность.
Самохин нанял для фирмы охрану и под страхом смертной казни через увольнение без выходного пособия запретил персоналу пользоваться уличными таксофонами. Служащие восприняли его указание молча, посчитав это следствием перегрева начальственной головы.
Мария, убедившись, что одним пугалом типа Горелова в жизни малыша будет меньше, решилась-таки забеременеть. В свободное от шитья распашонок время она охотно редактирует опус мужа, который тот никак не может закончить. Возможно, потому что Саньковская безжалостно корчует перлы плагиата вроде такого: «Все смешалось в доме Саньковских», и тому подобных.
Однако автор оптимизма не теряет.
— В конце, — обещает Семен, — будет Слово!
Часть шестая: ЗВЕЗДЫ И КОТЛЕТЫ
— Тебе просто необходимо это выяснить, — в приказном порядке произнесла Мария Саньковская.
«…иначе я сойду с ума…» — уныло и мысленно закончил заявление супруги Семен.
— Иначе я сойду с ума!..
«Ты представляешь, что будет, если…» — уверенно и все так же мысленно продолжал Саньковский, лежа с закрытыми глазами и даже не пытаясь их открыть.
Было уже далеко за полночь, а страстный монолог жены был выучен Семеном наизусть, вплоть до поз, в которых та произносила те или иные фразы. Он в который раз пожалел об отсутствии соседей, наличием которых можно было бы убедить Марию отложить разговор до утра. Впрочем, ее утренняя роль тоже набила ему оскомину.
«Сейчас включится ночник, и она примет позу беременного Будды…»
Щелкнул выключатель, блеклый свет ночника проник под сомкнутые вежды Саньковского, супружеское ложе застонало, и Мария приняла позу смеющегося Будды. На седьмом месяце беременности от божка ее отличала только гримаса на лице, которую улыбкой назвать было невозможно. Отекшее, в ореоле растрепанных волос, лицо это по ночам внушало Семену какой-то атавистический страх. Временами, несмотря на всю любовь к жене, пронесенную сквозь годы совместной жизни, ему казалось, что он понимает, почему не все древние боготворили женщин. На языке уже второй месяц вертелась фраза: «Не делай из беременности культа», но произнести такое вслух в присутствии Марии Саньковский не решался.
— Ты представляешь, что будет, если он родится с твоими, — тьфу, тьфу, тьфу, — талантами?!!
— Нет у меня уже никаких талантов… — Семен сделал попытку спрятать голову под подушку, и поймал себя на том, что завидует страусам.
— А вдруг они оставили свой след в твоих генах, хромосома несчастная? Вдруг он испугается тебя, да и окажется в твоем или — не дай бог! — в моем теле? Как я его кормить буду? — голос будущей матери-кормилицы зазвенел праведным металлом меча-кладенца. — А ежели он кота или собаки испугается? Нет, ты только сам подумай, сколько у нас в городе всякой бродячей живности!
— Сколько? — почти простонал дурацкий вопрос Саньковский исключительно ради того, чтобы слегка разнообразить осточертевший диалог. На самом же деле ему полагалось послушно пробормотать нечто вроде: «Хорошо, с завтрашнего дня я возьмусь за отстрел».
— Что ты сказал? — совсем уж жутким голосом провыла Саньковская над самым ухом мужа, и тот моментально оказался на полу. — Так вот что я тебе скажу! Ты даже не представляешь, что я тебе скажу!!! Но я тебе сейчас скажу вот что! Если ты мне не докажешь, что ребенок будет нормальным, то я…
— Но ведь анализ ДНК никаких отклонений у меня не выявил, — вякнул было Семен.
— Плевать я хотела на твои анализы! Много там наши местные коновалы понимают в генетике! И вообще — не перебивай беременную женщину!
Саньковский затравленно кивнул, проклиная свой неуместный юмор, из-за которого разговор и в самом деле свернул с наезженной колеи куда-то в дикую степь непредсказуемых женский идей.
— Так вот, дорогой, — нежности в тоне Марии было не больше, нежели в позе оплодотворенной кобры, в которой теперь возвышалась над супругом, — если ты не можешь меня убедить в нормальности нашего будущего ребенка, то я хочу убедиться в этом сама! И для этого я не собираюсь брать за бутылку справки у всяких костоправов, как это делаешь ты! Я сделаю совершенно другое!
Саньковский опрометчиво, потому что скептически, хмыкнул, и в следующий момент был раздавлен заявлением Марии, как червяк кирзовым сапогом.
— Я полечу к осьминогам, будь они трижды прокляты! Только они смогут меня убедить на все сто процентов!
Семену и ранее была свойственна резкая смена настроений. Поэтому, быстро подобрав челюсть, он уже через две секунды временной оторопелости брякнул:
— На помеле, что ли?
Родное лицо над ним совершенно преобразилось, явив его взору пасть вплоть до гланд, но этого Саньковский уже не видел, так как зашелся в неудержимом смехе, когда представил жену, летящей устроить шабаш среди сородичей Тохиониуса. Хохоча во все горло, он покатился по пушистому ковру и только через некоторое время до его сознания начало доходить сквозь счастливые всхлипы то, что говорила Мария.