– О нет, отец мой. Мой сын должен находиться под постоянным наблюдением. Из-за своего недуга он постоянно переедает и переходит при этом все опасные пределы. Если его предоставить самому себе, он и до своего тридцатилетия не доживет.
Я вспомнил двухлитровую банку с вареньем, и мне стало немного не по себе.
– Да, об этом вы уже упоминали, – сказал я.
– В таком случае вы должны понимать мое беспокойство.
Я ничего не ответил. Насколько я знаю, существуют куда менее ужасные способы воздействия на физическое состояние человека, чем помещение его в государственную лечебницу. Впрочем, это, конечно, дело родителей. Им и решать. Или же пусть решает сам мальчик, если сумеет хотя бы на день от них удрать. И мысли мои вновь вернулись к манускрипту Нарсиса, описанию Мими. Как такой любящий мальчик сумел превратиться в озлобленного замкнутого старика? И почему в итоге он всю свою любовь отдал именно Розетт, а не родной дочери? Хотя мне, пожалуй, был известен ответ на этот вопрос. Мишель трудно любить. Ирония ситуации в том, что ей надо было не прятать своего проблемного сына где-то подальше от дома, а свести его со стариком отцом, и Нарсис почти наверняка сумел бы привязаться к мальчику, как привязался к Розетт.
– Мне очень жаль, – сказал я. – Искренне вам сочувствую.
– Но его папку мне все равно ни за что не покажете?
Я покачал головой:
– Это невозможно.
– Что ж, прекрасно. В таком случае мне придется искать помощи в другом месте. – Мишель помолчала, потом прибавила: – Честно говоря, отец мой, я разочарована тем, что вы намерены принять сторону человека
– Что значит
Она покраснела от гнева.
– Там поймете! И не думайте, что я не понимаю, что тут происходит. Каких людей
– Погодите минутку. – Я чувствовал себя сбитым с толку. – Мы о ком сейчас говорим?
Мишель безрадостно рассмеялась.
– Неужели не поняли? Она сказала, что художница. Мы думали, она там галерею откроет. А теперь оказывается, у нее тату-салон, и я ставлю десять против одного, что там теперь днем и ночью всякая шваль торчать будет, и не уверяйте меня, что это не Вианн Роше ей насплетничала, что напротив имеется пустующий магазин. – Она смахнула с глаз гневные слезы. – Я столько труда положила, создавая себе здесь репутацию, а теперь стану для всех посмешищем! Меня и всерьез-то никто воспринимать не будет. И если она не нарушит условий сделки – а мы можем только наде-яться, что с ней это случится, – магазин будет в полном ее распоряжении целых двенадцать месяцев, и будет просто чудом, если она окончательно не запакостит помещение.
– Я понимаю, вы расстроены, но зачем же винить в этом Вианн Роше?
Она трескуче рассмеялась.
– Неужели вы думаете, что я их не видела! Да они болтали, как закадычные подруги, как мать с дочерью. По-моему, Вианн Роше даже какой-то подарок этой особе преподнесла. Решила поздравить ее с прибытием и успешной сделкой. Что ж, я могу сказать только одно: надеюсь, вам будет достаточно комфортно, когда здесь начнут селиться люди
И на столь высокой ноте безапелляционного осуждения она резко встала и вышла из дома, а потом какой-то скованной походкой побрела по улице, еле переставляя ноги – точно журавль или еще какая-то болотная птица, выискивающая на мелководье добычу.
Глава седьмая
Я попытался вернуться к чтению, но сосредоточиться так и не сумел и решил пойти прогуляться, а потом пообедать или в Маро, или в кафе у Жозефины. Надо сказать, откровения Мишель заставили меня задуматься. Я, правда, не разделял ее гневного отношения к хозяйке нового заведения, но… тату-салон на площади Святого Иеронима? В Маро еще куда ни шло,