Интересно, кто она такая, хозяйка салона? Уж если Вианн Роше к ней ходила и поздравила с прибытием, то и мне, конечно же, следует это сделать. И я ведь собирался это сделать, отец мой. Но так до сих пор и не собрался, что, безусловно, является пренебрежением обязанностями священника.
И потом, я ведь собственными глазами видел там Жозефину – вернее, ее отражение в зеркалах. Неужели она решила сделать себе тату? Вообще-то совсем на нее не похоже. На самом деле я могу представить себе только одного жителя Ланскне, который способен приветствовать появление у нас такого салона, но этот человек уже до такой степени изукрашен, что на нем, пожалуй, трудно найти хотя бы кусочек чистой кожи.
Выйдя на площадь, я увидел, что витрина салона закрыта жалюзи. Эти пурпурные жалюзи почему-то напоминают мне веки, а витрина – подмигивающий глаз. Впрочем, табличка на двери гласила:
Внутри были сплошные зеркала и хромированная сталь – собственно, именно это я и успел увидеть, заглянув в окно. В зеркалах отражался чрезвычайно насыщенный пейзаж: синие листья, зеленые побеги, какие-то птицы с пятнистым оперением. Это было похоже на старомодные обои в богатом английском особняке, но здесь, по-моему, выглядело неуместно, поскольку остальное убранство было простым и современным. Удобные кресла вокруг кофейного столика, кофейная машина и еще одно огромное кресло с откинутой спинкой – видимо, для проведения самой процедуры…
За столиком сидели двое. Женщина, которую я мельком видел возле моего дома в ту дождливую ночь, – я узнал ее по светлым пепельным волосам и характерным очертаниям нижней челюсти, – сейчас была облачена в длинное, прихотливо драпированное одеяние из пурпурного бархата с довольно большим декольте, обнажавшим две совершенно одинаковые татуировки, словно расцветающие у нее на ключицах. А вторым был Ру. Он выглядел спокойным, даже расслабленным, и держал в руках кофейную чашку. На нем была черная майка-безрукавка, демонстрирующая голые руки, сплошь покрытые татуировками.
Когда я вошел, улыбка на лице Ру сразу померкла, сменившись привычным безразлично-мрачным выражением. Меня он никогда не любил – и причины этого были понятны нам обоим, – да и я давно уже оставил надежду пробиться сквозь броню его настороженности.
– Пожалуйста, не вставайте, – поспешно сказал я, увидев, что Ру хочет подняться. И, обращаясь к женщине, представился: – Меня зовут Франсис Рейно. Мы с вами соседи. Я, собственно, заглянул только поздороваться.
Женщина с улыбкой представилась:
– Моргана Дюбуа.
Ру насмешливо присвистнул – примерно такие же «птичьи» посвисты обычно издает Розетт – и все же явно вознамерился уйти.
– Прошу вас, не уходите, я вовсе не хотел вам мешать, – снова сказал я.
– Да нет, мы уже закончили. – И Ру, мягко остановив женщину, которая тоже хотела встать, быстро накинул на плечи куртку – она была из овчины мехом внутрь, сильно поношенная; по-моему, он носит ее уже лет двадцать, не желая заменить чем-то другим, – подошел к двери и мгновенно исчез, точно дикий кот в зарослях.
– Извините, – сказал я. – Надеюсь, я не спугнул вашего клиента?
Моргана Дюбуа неторопливо повернулась ко мне и улыбнулась, ее улыбка оказалась неожиданно приятной. С первого взгляда мне показалось, что она значительно моложе меня, но теперь видел, что мы с ней примерно ровесники. Возможно, ее молодили эти невероятные татуировки, однако и лицо, как бы прятавшееся под копной светлых волос, было необычайно живым и молодым.
– Никого вы не спугнули, – сказала она. – У нас с ним была всего лишь первая встреча. Я всегда настаиваю по крайней мере на двух предварительных встречах, прежде чем даю согласие выполнить тот или иной заказ.
– О! – Я был несколько удивлен.
– Татуировка – дело серьезное, – продолжила она. – И ошибку никогда нельзя полностью исправить. Как бы хорошо ни была выполнена следующая – «покрывающая», как мы это называем, – татуировка, клиент всегда будет помнить, где было старое изображение, а в темноте оно непременно будет зудеть, терзая его.