Земляничный вор

Пусть этот ветер дует, пусть унесет ее прочь, шептала я, наклонившись над колодцем желаний. Пусть произойдет Случайность, и пусть она никогда не вернется назад!

Колодец шепотом откликнулся: Никогда не вернется назад! – а ветер подхватил этот шепот и унес его прочь. Никогда не вернется назад! Никогда не вернется назад! Это звучало почти как тот магический шепот, который Оми Маджуби называет васвас[22], но на самом деле это был голос ветра, то раздраженный и ворчливый, то нежно воркующий, а то безумный…

Я вырвала листок с рисунком из альбома, разорвала на кусочки и разбросала, чтобы их унес ветер, и они полетели над моей земляничной поляной, как птицы. Может, и Нарсис сейчас подхвачен этим ветром, вдруг подумала я, и наблюдает за мной. Мама говорит, что мертвые всегда среди нас, что они остаются среди нас так долго, как мы их помним. Возможно, именно поэтому Нарсис и оставил мне свой лес. Пока растут кустики земляники, он будет здесь. И пока я буду его помнить.

Назад я возвращалась по берегу реки. Пошел несильный дождь, и легкая рябь, поднятая ветром на гладкой коричневой поверхности Танн, была похожа на перья. Ру жег мусор на берегу рядом с тем местом, где стоял на якоре его плавучий дом. Белый дым столбом поднимался вверх.

Ру заметил меня и помахал рукой. Я подбежала, поцеловала его, обняла и почувствовала его запах. Так от него пахнет, когда он ночует под открытым небом, у костра. До чего же и мне хочется хоть иногда иметь возможность ночевать под открытым небом! Вот стану старше, тогда, может, так и буду делать. Выкопаю в моем лесу костровую яму и стану жить там, питаясь одной земляникой.

– Тебе давно пора дома быть. Поздно уже, – сказал Ру.

Мне захотелось погулять.

– Но ты же знаешь, как Вианн всегда беспокоится.

Это правда, подумала я. Она вообще слишком много беспокоится. Из-за реки. Из-за ветра. Из-за других людей. Из-за дождя. Из-за духов. Я вот никогда и ничего не буду бояться. Ни духов, ни чего бы то ни было еще. Я так Ру и заявила, но он только улыбнулся и сказал:

– Всем нам поначалу так кажется. Ты сама все поймешь, когда станешь взрослой.

Вот только взрослой я никогда не стану. Хотя много раз слышала, как многие говорят: «Погоди, вот станешь взрослой…» Звучит почти как заклинание. Или проклятие.

Ты же ничего не боишься, сказала я Ру, а он опять улыбнулся и возразил:

– Ты бы просто удивилась, если б узнала, скольких вещей я боюсь.

А потом он поцеловал меня в макушку и спросил:

– Я слышал, Анук на Пасху к нам, вниз, собралась?

К нам, вниз. Какое странное выражение! Словно Париж – это какая-то гора. Хотя он, конечно, на севере, а мы на юге… А с другой стороны, я, например, ни разу не слышала, чтобы Ру сказал «домой», он вообще слово «дом» не употребляет.

Ру бросил в костер еще охапку листьев и сообщил:

– Я, наверное, чуть дальше пройду по реке.

Дальше пройду. Это я хорошо понимаю. Я знаю, что Ру любит весной пускаться в плавание, чтобы «отряхнуть с ног пыль Ланскне». Хотя все последние шесть лет его судно так и стояло на приколе возле Маро, и я уже стала думать, что теперь так будет всегда.

Он заметил, какое у меня стало лицо, и принялся объяснять:

– Розетт, я же вернусь. Я же совсем ненадолго. А это место всегда было мне не по душе. Уж больно много здесь религиозных фанатиков и любителей совать нос в чужие дела. Да и слишком давно уже я здесь живу. Пожалуй, чересчур давно.

Я смотрела на него, прекрасно понимая, почему он все это говорит. Все это из-за Нарсиса, из-за моего леса, из-за возложенной на Ру обязанности быть за все это ответственным. Нарсис оставил эту землю под опеку, а это означало, что Ру должен о ней заботиться и сохранить ее для меня. А значит, он обязан находиться рядом со мной – по крайней мере, пока мне не исполнится двадцать один год. Но Ру терпеть не может подобных ограничений. Он не хочет ни конкретный адрес иметь, ни паспорт завести. По-моему, если бы он мог обойтись вообще без имени, он бы так без имени и жил. Мне хотелось сказать ему: Ты должен остаться. Нарсис хотел, чтобы теперь ты за все это отвечал. Если ты уедешь, что тогда помешает мадам Монтур отнять у меня лес? Но ветер уже начал меняться; он рвал дым на куски, как бумагу, и единственное, что я осмелилась сказать вслух своим теневым голосом, это «Нарсис», и мне очень хотелось надеяться, что Ру все поймет.

Он отвернулся. Тяжко вздохнул, а потом сказал: