Землянка для дракона

Но благоразумие и субординация удержали его от озвучивания этого вопроса, а этические правила удержали Эльтесеина от эмоционального ответа на него с напоминанием, кому сам Тхорн обязан жизнью — и неоднократно. И всё же беззвучный диалог состоялся, поскольку Сезар мог читать мысли подопечного, а Тхорн эс-Зарка знал Величайшего достаточно хорошо, чтобы и без телепатии догадаться о его эмоциях и мыслях.

— Я могу сказать ему, что он вернётся домой? — спросил Тхорн, отводя глаза.

— Говори, что хочешь, если это поможет делу, — пожал плечами Сезар.

Глава 11

Тхорн.

Двое мужчин мрачно и угрюмо смотрели в глаза друг другу. В гостиной царила полутьма и прохлада, под стать их настроению. Жестокий, упрямый, неизлечимо больной психически человек, сидящий перед Тхорном, лично пытался украсть его жену. Если бы это у него получилось — он бы хладнокровно руководил бесчеловечными экспериментами над ней, возможно, пытками. Вероятно, в результате Асхелека погибла бы.

И всё же он не мог ненавидеть Сачча — не теперь, после полного сканирования. Теоретически Тхорн и так знал, что садисты и преступники такими не рождаются. Но одно дело знать что-либо, другое — увидеть своими глазами, проследить, как родители, окружение, воспитание, дикая система ломает вполне нормального ребёнка-телепата. Как его нераскрытый, неразвитый потенциал превращается в орудие пытки.

Как постепенно, шаг за шагом, его учат быть жестоким, сначала — отвечать ударом на удар, потом — мстить за испытанную боль, затем — с последовательностью параноика предвосхищать её, причиняя боль другим на ровном месте. В детстве Сачча присутствовали почти все виды физического и психологического насилия, которое только можно было придумать. Никогда больше Тхорн не желал бы сканировать никого с подобной судьбой.

Его били, унижали, морили голодом, запугивали, подвергали постоянному психологическому давлению, причиняли боль другими способами — по сути, никто с ним не был добр: ни родители, ни одноклассники, ни учителя. Помимо прочего, отец Сачча был жесток с его матерью, и он с раннего детства наблюдал за сценами домашнего насилия, от которых и у взрослого бы волосы встали дыбом.

У ребёнка не было другого выхода, как загнать весь стресс в самую глубь, воспринимая всё зло, творящееся вокруг него, как должное, и неизбежно перенимая поведение старших. Он больше никому не верил, ни перед кем не открывался, никого не мог любить, включая самого себя. А телепатическая чувствительность требовала что-то сделать со всей болью, которую он не только испытывал сам, но и впитывал от окружающих. И Сачч превратил её в удовольствие для себя, заключив что-то вроде договора со своей психикой: боль безопасна, если причина этой боли — он сам. А раз безопасна — то и хороша. И вот тогда уже пустился во все тяжкие.

Накануне Тхорн выбрал несколько наименее травмирующих ситуаций из его детства и попытался «вернуть» его. В уводе Сачч отреагировал ожидаемой яростью вперемешку с ужасом, но затем физически его состояние резко ухудшилось, и он «выключился» прежде, чем превратился бы в беспомощного плачущего мальчика.

Тхорн повторил эту жестокую процедуру дважды, несмотря на сопротивление, но и второй раз октианец сумел лишиться сознания прямо перед опасной чертой. Возможности его психики, учитывая отсутствие элементарного телепатического образования, просто поражали. Разумеется, это всё работало лишь до тех пор, пока Тхорн избегал самых болезненных для него воспоминаний — но это неизбежно привело бы к необратимым дефектам психики с потерей контроля, и он не торопился.

— Поговори со мной.

— Это что, новый способ пытки, командир?

Тхорн наклонил голову:

— Ты ведь знаешь, кто я.

— Да. Обожаю читать на досуге горианскую прессу. Хроники вашего прелестного мира, где живёт только добро, радуга и солнечный свет… жаль, твои поклонники и журналисты не в курсе, что ты подрабатываешь палачом на полставки. Но это не слишком вписалось бы в радужную картину, верно?

Губы Сачча искривила циничная усмешка. Тхорн спокойно смотрел на него. То, что сейчас происходило, представляло собой отличный материал для учебника по психологии, подумал он: находясь в картине своего мрачного мира, октианец искал подтверждение её истинности и для Горры. И с удовольствием находил, считая Тхорна таким же садистом, как он сам.

— Ты знаешь мои возможности. Я ещё не начинал тебя пытать, — заметил он небрежно, наблюдая за тем, как эмоции Сачча предсказуемо меняются: теперь он испытывал страх, бессилие и ярость. Но лицо его не отразило ничего из вышеперечисленного — октианец всё ещё владел собой и своим телом.

— Что тебе надо, палач?

— А ты уверен, что я палач? — осведомился Тхорн, исследуя ход его мысли наугад.