Земная оболочка

Хатч повернулся к нему. — Тому, что теперь ты один. — Он овладел своим голосом и был спокоен. Внешне, по крайней мере, — лицо не отражало никаких чувств, так что трудно было понять, что двигало им: обида, злорадство, просто смущение или непрошеная забота?

Все это сразу пришло Робу на ум, но он не стал больше задавать вопросов — из страха узнать правду. Он сказал себе, чего обычно не вспоминал: «Он как-никак сын Рейчел».

Хатч сказал: — Отдай мне мои деньги, пожалуйста.

— Какие деньги?

Хатч указал на письмо Грейнджера, ткнул пальцем в последний абзац.

Искренне удивленный, Роб нагнулся и прочел:

«Ты эти деньги или истрать на что-нибудь интересное, или сбереги. Роб тебе объяснит, что это за деньги и почему я отдаю их тебе. Вот тогда и решишь. По крайней мере, теперь они у тебя. Если хочешь сберечь, отдай Робу, пусть он положит их куда-нибудь в надежное место. Монета слишком старая, жаль будет, если потеряется».

Хатч спросил: — Какие деньги?

Роб подошел к чемодану и нашел коробочку. Он отдал ее Хатчу и спросил: — Можно мне прочитать все письмо?

Хатч кивнул: — Читай.

Роб сел в кресло Форреста; Хатч опустился на кровать и занялся подарком. Грейнджер писал:

«Дорогой Хатч!

У нас все благополучно, ждем тебя домой, но радуемся, что тебе довелось повидать свет. Ты все как следует запоминай, потом расскажешь мне, только я не думаю, чтобы свет очень переменился с тех пор, как я видел его в последний раз.

Мисс Рина нынче утром красила садовые кресла, а я полол грядки неподалеку; кончив, она спросила: не хочу ли я, чтобы она покрасила мой домик. Я сказал: „Да ведь этой краски ни на что не хватит“, — но она сказала, что можно только южную сторону покрасить — хоть прохладней будет. Я согласился, вот она и выкрасила ее в белый цвет. Сейчас уже поздно, но что-то особой прохлады не чувствуется. Зато сильно пахнет краской. С мисс Риной не соскучишься.

Больше никаких новостей, пожалуй, нет. Напиши мне открытку обо всем, что вы делаете; если с вами что стрясется по дороге, ты в панику не впадай, только позвони мисс Еве, и я приеду и заберу тебя. В любое время дня и ночи, так и знай. И Робу скажи то же самое. А пока развлекайтесь.

Ты эти деньги или истрать…»

Роб посмотрел на Хатча, который молча вертел в руках монету.

— Она что, золотая?

— Да, пятидолларовая, — ответил Роб и протянул руку.

Хатч подумал, затем отдал монету Робу.

— Грейнджер передал мне ее в прошлую среду, перед нашим отъездом. Он не хотел отдавать тебе ее сам, потому что — так, по крайней мере, он сказал мне — не хотел тебя обязывать. Собственно говоря, он просил меня вообще не говорить тебе, а просто разменять ее и купить тебе что-нибудь по твоему вкусу. Я так и хотел сделать.

Хатч сказал: — Значит, почему-то передумал. — Лицо его обрело обычную ясность, опять перед Робом был мальчик.

Роб сказал: — Потому что ты уехал со мной — вот почему. Грейнджер понимает, что тебе здесь может поправиться; он боится, что ты захочешь остаться.

— В Ричмонде то есть?

— У нас здесь есть дом.

— Этот дом, ты хочешь сказать?

Роб улыбнулся. — Вот именно. Я не имел в виду здание законодательного собрания штата. Его построил твой прапрадед Мейфилд, первый Форрест, первый, во всяком случае, о котором я знаю, — в тысяча восемьсот тридцать пятом году, с помощью двух рабов. Построил, а потом нашел себе жену.

Хатч выслушал и кивнул. Он встал, протянул руку и взял назад монету. Затем снова уселся на кровать. — Чья она?

— Твоя, от Грейнджера.

— А раньше была чья — в тысяча восемьсот тридцать девятом году?

— Отец моего отца подарил ее Грейнджеру при рождении — на счастье.

Хатч подсчитал. — Но ведь это же был тысяча восемьсот девяносто третий год.

— Тогда люди копили золото.

— Интересно, где же она лежала все это время.