Земная твердь

«Вон он, город-то, — бодро думалось Николаю. — И какой только работы нет — в глазах рябит. За что хочешь, за то и берись». Устроился все-таки по специальности, трактористом, на шиноремонтный завод.

Около часу уходило у него на дорогу до работы, но постоянная толкотня в трамвае, широкий поток у проходной завода нравились Николаю.

Работа по сравнению с колхозной проще простого. Он водил трактор «Беларусь» по асфальтированным дорожкам заводского двора, перевозил на прицепе автомобильные шины из склада в цехи и обратно. Заработок шел приличный.

Жизнь постепенно выравнивалась, только ощущался в ней какой-то провал, который не могли заполнить ни кино, ни книги, ни даже работа. Когда оставался один, то чаще всего вспоминал Катю. Да, ее-то ему и не хватало. А как бы хорошо они могли устроиться в этом тихом домике!

В первых своих письмах Николай восторженно рассказал Кате о городе, работе, домике тетки Лукерьи Ивановны. О своей обиде даже словечком не обмолвился, будто и не было между ними размолвки. Зато горячо и настойчиво просил ее, уговаривал, умолял приехать к нему. В одном из писем с радостью сообщил, что от второй получки сумел приберечь три десятки на костюм.

На все его письма Катя ответила одним сдержанным письмом, а в заключение, словно чужому, написала:

«Для вас со Степаном тряпки дороже человека. Оставайтесь уж с ними. Я знала, что ты никогда меня не понимал, а значит, и не любил. Не поехала я с тобой и правильно сделала».

«Приедешь, — самоуверенно рассуждал Николай. — Приедешь. Не приедешь, куплю тебе, Катенька, шубу с лисьим воротником, явлюсь в Столбовое сам и заберу тебя. А пока писать не стану. У меня тоже есть гордость. Сделаю выдержку. Вы, девчонки, народ такой: чем больше вам поклонов, тем больше у вас спеси. Помолчим пока».

VI

Бойко гоняет Николай Крюков по двору свой легкий на больших мягких колесах трактор. Только иногда падает в сердце дума о прошлом и взгрустнется парню: ведь прожитого всегда немного жаль. Там, в Столбовом, Крюков пахал землю: лишняя борозда — клин пшеницы. Хлеб! Год на год не приходится, но если посеял, все равно жди урожая. Что-то выйдет на круг. А что? Как праздника ждешь того дня, когда перевалишь межу поля и сделаешь на комбайне первый круг!

Здесь скучно: шины и шины. Катай их без конца и края. Мертвый груз.

Наступила весна. В городе она быстрехонько покончила со снегом и переулки окраин залила грязью. Вечерами дурманяще пахло землей, и запах этот томил, тревожил крестьянскую душу Крюкова. Вернувшись домой с работы, он брался за лопату и копал Лукерье Ивановне огород, копал с жадностью, обливаясь потом.

В один из таких вечеров он услышал за своей спиной восхищенный голос тетки:

— Вот гляди, Леночка, роет мой парень, что трактор. Не подступись. Чудеса в решете.

Николай воткнул лопату в землю, подул в распахнутый воротник рубашки на потную грудь, обернулся: по ту сторону редкого частокола стояла улыбающаяся Лукерья Ивановна, а рядом с нею — девушка, в безрукавом и коротком платье, натуго перетянутом в талии широким поясом. И платье, и волосы, схваченные приколками, и круглое лицо с мягко очерченным подбородком, — все в девушке ладно, красиво, кстати. Только было в этой красоте что-то выдержанно холодное, чужое. «Пустая вертушка», — неприязненно подумал Николай и вдруг заметил, что переносье и вершинки щек ее окроплены редкими, но крупными веснушками. «Хмы, — усмехнулся парень, — веснушки-то — сельская красота. А форсу — куда там. Я не я».

Она перехватила его внимательный взгляд, но ничуть не смутилась. На нас и не такие засматривались — вот что сказали ее немножко прищуренные глаза.

— Познакомься, Коля. Это Леночка — официантка из нашей столовой. Пришла навестить пенсионерку. Не забывают.

Подали друг другу руки, без слов еще раз переглянулись, и Николаю показалось, что на этот раз веснушки на девичьем лице улыбнулись чему-то. Разговора никакого не могло быть, потому что Николай все больше и больше потел, а Лена чувствовала себя неловко — острые каблучки ее туфель все оседали и оседали в землю. Она их вытаскивала, а они снова оседали.

Он, не ожидая, когда уйдут женщины, вернулся к воткнутой в грядку лопате и принялся копать. А вечером, собираясь спать, вспомнил Леночку и сам про себя, сейчас уже беззлобно, удивился: «Черт знает какой народ! Пойди вот определи, что она простая официантка».

Однажды в перерыв, пообедав в заводской столовой, Николай зашел в красный уголок цеха вулканизации, где рабочие на досуге играли в домино. На этот раз в помещении было людно, но тихо: тут шло собрание. Перед рабочими выступал начальник цеха, рослый грузин с тяжелым квадратным лицом. Крюков хотел было уйти, но что-то удержало его на пороге, и он прислушался.