Земная твердь

«Как невеста сейчас, рожь-то, — повторил Николай и вспомнил улыбку девичьих веснушек, и они вдруг сделались понятными ему. Конечно, веснушки украшают лицо того, кто много бывает на солнце. Наверное, и от волос девушки, и от ее рук, платья пахнет солнцем, полевым ветром, выспевающей рожью, свежестью перепавшего дождя…»

— Коля, — вдруг позвала Лукерья Ивановна, — чего же ты шебаршишь там, как таракан в щели? Иди к нам. Лена вот в гости пришла.

Откуда она, старая женщина, знала, что Николай сгорает желанием познакомиться с девушкой поближе. Как только он вышел из своего закутка, Лукерья Ивановна озабоченно заторопилась:

— Посидите тут, а я пойду и поставлю самовар. Чаевничать станем. Ох, чудеса в решете.

Николай сел и с любопытством заглянул в лицо Лены: рассыпанные по переносью веснушки смущенно и в то же время знакомо улыбнулись ему. «Как у Кати они. Тогда еще, когда она краснела за них», — мелькнуло прошлое, и ему совсем поверилось, что девушка, которую он видит лишь второй раз, знакома ему давным-давно. Они встречались где-то. Ах да, они встречались там, где сейчас встает рожь и матереют молоденькие зеленые колосья, прямо и сильно поднимающиеся кверху. Согретый новым, еще неосознанным чувством, Николай с внезапной решимостью предложил:

— Пойдемте гулять.

— Сейчас? — она не удивилась.

— Да. Прямо по дождю. Что он нам. Вы попадали когда-нибудь под ливень в поле?

— Конечно.

— Кругом поле и поле, а дождь полощет — спасу нет. И ты один-одинешенек на всем белом свете…

— А потом прибежишь домой, — подхватила она с тем же упоением, — и так хорошо сделается — не скажешь.

Они переглянулись, враз поднялись со ступенек и шагнули за порог сенок. По-летнему теплый, благодатный дождь встретил и в один миг окатил их обильными струями. А они будто не заметили его. Они улыбались себе и своей неожиданной близости.

А дождь лил.

С той поры они стали часто встречаться, находя живой разговор, приятный для обоих, о деревне.

Однажды, когда сидели на траве в дальних загородных лугах, Лена вдруг сказала Николаю:

— Жалко мне тебя, Коля. Жалко, говорю, родной мой. Какой-то ты потерянный. Ты обиделся? Ну, не сердись. Милый. Я так привязалась к тебе…

Потом жадно и горячо начала целовать его лицо, приговаривая:

— Поедем к нам, Николенька… Ко мне на родину. Я знаю, ты любишь деревню. Ведь ты же о ней думаешь. А как у нас хорошо! Ты будешь всегда-всегда со мной. Я перестану болеть за тебя. У нас в Ириме…

Она, откинув голову, с тихой улыбкой на влажных разгоряченных губах, продолжала:

— У нас в Ириме ширь полевая — боже мой! Речка Выданкой называется. Вся она в белой черемухе, будто невеста под венцом. Потому, говорят, ее и назвали как невесту — Выданка.

«Край-то свой как любит, — думал он. — Тянет к себе. Манит. А у нас в Столбовом — как? Наш край разве какому уступит? Нет. Что и говорить. Зачем же мы хвалим свои родные места, если бросили их? Зачем?»

— Ты молчишь, Коля?

— Думаю.

— О чем же?

— О твоих словах. О нас, вернее. Вот ты всегда какими-то особыми сердечными словами говоришь о своей родине. А уехала оттуда — почему?

— Что же нам, девчонкам, делать, если вы, парни, бежите из деревни. В армию сходили — и в город. А счастье, Коля, на двоих дается. Куда вы — туда и мы. А дел-то сейчас в деревне уйма! Уедем, Коля? А? Там у меня мать. Домой вернуться никогда не поздно. Она встретит нас. Поглядел бы ты — кругом у нас поля, поля…

Николай слушал певучий голос Лены, а в задумчивости ему казалось, что это Катя зовет его к себе, домой, к родным полям.

— Домой вернуться никогда не поздно… Кругом у нас поля, поля… — слышал он ее слова, а думал о своем Столбовом. «За Лосиной заимкой нынче должен быть хороший урожай. Зябь я пахал августовскую…» — И опять вплетался в его мысли голос Лены: — «Домой вернуться никогда не поздно».

Девушка каждый день приходила в домик на улице Заозерной и ждала возвращения Николая с работы. Они шли на заросшую лопухами межу огорода, садились там в пахучую зелень и сидели до глубокой ночи. По небу в стороне заката метались подслеповатые зарницы. Над огородами туда и сюда качался слабый сонный ветерок — вместе с ним ходили волнами запахи ромашки и укропа.

Лена зябко куталась в Николаев пиджак и просила:

— Что уж тянуть-то нам, Коля. Поедем давай. Истомилась я.

— Растормошила меня. Я до тебя думал, приехал в город, окопался тут и ни в жизнь не отступлюсь. По-солдатски, умру, но шагу вспять не сделаю. А теперь вроде на незнакомой дороге из телеги выпал. Честное слово. Куда качнуться — не знаю. Ну, уеду в деревню — ведь это опять корова, кабанчики, куры, огородишко. Это же вечное батрачество.

— Все так, — печально качнула головой Лена. — В деревне без хозяйства — тоже не жизнь.

— Без хозяйства тебе и имени другого не будет как лентяй. А ведь за покос, за копешку сена председатель или бригадир не знают, что с тобой сделать. Нет, не зови… И другую жизнь душа не принимает. Живешь как на обочине.