Земная твердь

И протянул черную с узловатыми пальцами руку. Сторожев увидел, что на большом пальце у него нет ногтя, и сразу вспомнил ночь и работу в порту, когда поднимали со дна Камы затонувшие тракторы.

— Не признаешь?

— Узнал.

— Так что ж, сентябрем-то смотришь?

— Может, улыбаться тебе?

— Петрухой, кажется, зовут? Я тебя, Петруха, не понимаю. Да ты небось сердишься, что мы не вступились за тебя перед Долдоном. Тут он прав был. Что поделаешь, служба есть служба. Отца, мать гони — так надо. А Долдона-то уволили, брат. Прямо на второй же день. Ловко ты его. Мы ахнули — вот так варнак. Вот еще, ведь тебе за работу денег начислили сто двадцать рублей. Я отнес их твоей тетке, но она выбросила мне обратно. Так вот они и остались у меня с тех пор.

— Дядя, не свистел бы ты.

— Свистуны не в моде нынче. Ты лучше скажи, где живешь?

— Слушай, ты чего прицепился? Ну? Может, в милицию хочешь взять? Не выйдет. Понял?

В голосе Петрухи слышалась угроза. Парень поднял воротник пальто и вышел из-под козырька киоска, смяв твердым шагом стайку бойких пузырей, плясавших на асфальте.

— Стой! — мужчина цепко схватил Сторожева за плечо, повернул к себе и сказал: — Трус.

— Кто? — Петруха шумно и коротко вздохнул и выдохнул: — Повтори…

— Ты — трус. Чего бежишь, как заяц. Еще варнаком называешься. Иди назад — зачем зря мокнуть. А теперь давай знакомиться. Евгений Николаевич Клюев, старший электромонтер швейной фабрики.

Петруха молчал, чувствуя, что на его плече лежит рука сильного человека, против него не бунтовало мятежное и непокорное сердце парня.

А Клюев между тем достал из кармана папиросы, угостил Петруху и, приглядевшись к его вялым движениям, спросил:

— Устал?

— Надоело все как-то.

— А воровать не пробовал?

— Ворам, думаете, веселее?

— Не думаю. Хотя ты в воры не годишься.

— Отчего?

— Руки у тебя к этому мерзкому ремеслу не способны.

Клюев выглянул из-под козырька киоска и вдруг решительно объявил:

— Пошли, брат, ко мне. Выспимся, а утром обдумаем все заново. Дождь? Бес его побери. Его, видно, не переждать. Кроем.

Евгений Николаевич взял Петруху за локоть и увлек за собой, как ребенка.

В решительных жестах, в размашистой походке этого человека было много завидной широты, словно всему вокруг он был первый хозяин. Петруха чувствовал себя во власти Клюева и не тяготился этой властью.

Они пошли бок о бок, а сверху их полоскали обильные струи воды. Клюев, подставляя свое лицо дождю, откровенно говорил:

— Я тоже, брат, бездомовья хлебнул, и хорошо ты мне понятен. Когда я увидел тебя в работе, то удивился. И сильно удивился. Как же это, думаю, парень работает без денег, а усердия у него — на всю нашу бригаду с избытком. Больно ты меня задел. Хотел поближе познакомиться. Дом твой разыскал, а тетка твоя говорит, в бегах-де он. Что значит в бегах, не сказала. Но понял я так, что убежал ты от нее. Верно?

— Дома я гость редкий. Тут вот сидел за драку. А теперь совсем ушел из дому.

Клюев хотел что-то сказать, но вдруг оступился в глубокую колдобину и упал бы, но его поддержал Петруха.

— Вот видишь, брат, — оправившись, заговорил монтер, — если бы не твоя рука, — быть бы мне в луже. Так и в жизни. Имеешь друга — не упадешь. А у тебя есть они? Молчишь. Но не печалься, Петруха. В добрую ты пору подвернулся мне. Нам на фабрику нужен ученик электрика. Для тебя ведь место-то придумано.

Сторожев жадно слушал своего спутника и с радостью сознавал, что с ним еще никто не говорил так просто и доброжелательно.

Ночью, лежа на раскладушке в кухне домика Клюева, Петруха благодарно думал о рабочем человеке, который, как настоящий друг, не дает ему упасть.

На улице ночь и мокредь. Вода льется с крыши, журчит, звонко лижет жесть водосточной трубы. Ветер брызгами кропит окна, будто ночная птица машет по стеклу крылом. Засыпая, Петруха слышит в грустных звуках непогодья, булькающий голос Злыдня: «Дайте-ка, я его стегану».

XXI

Зина Полянкина работает на Карагайской швейной фабрике секретарем директора. Дел по службе у нее немного, поэтому она любит не торопясь прихорашиваться перед большим в резной раме трюмо, втиснутым в угол приемной. Ей нравится, слегка откинув голову, рассыпать по плечам белые локоны тонких волос и смотреть на людей своими широко открытыми глазами, не тая гордости.

Зина довольна жизнью. Складывается она у нее легко и просто. Девушка училась, потом пошла работать секретарем директора. Она очень любит танцы, потому что парни наперебой приглашают ее танцевать. Домой она возвращается поздно, усталая и счастливая. Торопливо упав в кровать, Зина, смеясь, думает: «Влюбиться бы в кого-нибудь. Как это бывает? От любви пьянеют… От любви теряют голову. Ой, как глупо…»

Перед девчонкой только-только распахнулась жизнь — и было в этой жизни так много призывных радостей, что она безудержно рвалась навстречу им. Зина будто выкупалась в счастье, за какие-то полгода она поднялась, выправилась.

Как-то на весеннем карнавале в клубе строителей к ней решительно и прямо подошел Володя Молотилов.

— Прошу — один вальс, — и, не дожидаясь Зининого согласия, взял ее уверенной рукой под локоть.