Земное притяжение

Лешка и не рад был, что полез с этим стихотворением. Теперь Баныкин не отвяжется.

— А между прочим, Горький тоже не кончал десятилетки.

— Горький не кончал, а нам с тобой надо. Дураки вы! — сказал Баныкин. — Те, что вроде тебя от учебы отбиваются. Ты думаешь, учеба-это не работа. Еще какай работа, самая тяжелая. Вот ты, например. Тебе мозгами работать надо. Ты в самом соку для этого по своему возрасту.

Лешка ничего не ответил. Ни к месту сейчас об этом. Глупо даже. И чего Баныкин наваливается. Такой человек надоесть может до зубовного скрежета.

Лешка смотрел на шляпу, до одурения мелькавшую перед глазами, слушал, чувствуя прямолинейность Баныкина, эту грубую беспощадную силу, направленную теперь против него, и ждал, когда же кончится вся эта мура, этот нелепый разговор, и чнется суд и расправа.

Небо успокоилось — кончился пуск чугуна.

Баныкин перестал вертеть шляпу и в упор посмотрел на Лешку.

— Я ведь тебя отпущу. Иди куда хочешь.

Лешка провел ладонями по голове, пропуская волосы сквозь пальцы.

— Смотрите, доверие какое! — И запнулся под хмурым взглядом Баныкииа.

— Только я размотаю эту ниточку, — строго сказал Баныкин. — Я так не оставлю. Тебя толкнули, как пешку, а ты и пошел. Верно я говорю? Устойчивости в тебе никакой нет. Вот что.

А надо всегда под ногами палубу чувствовать.

— Слышали все это. Обрыдло! На нервы действует.

— Тебе дело говорят. А ты как балда какая-то. Надо в жизни цель иметь. В этом все. Без этого под ногами болтыхаться будет. При любой качке не удержишься.

Каждый считает своим долгом ткнуть, что у тебя нет цели в жизни, А кстати сказать, что это, на лбу у него написано, что ли? Вот Славке никто об этом не говорит. Учится в техникуме — значит, порядок. Цепляются к узким брюкам, к его прическе, а по поводу цели жизни считается, что тут у него все благополучно.

— Ты прошлый год на шаланде совсем другой был.

Он мог бы сказать: не для того я тебя прошлым летом из воли вытащил, чтобы ты в грязи обляпался. Но об этом Баныкин молчал.

— Ты ж такой был законный хлопец. Как же ты дошел до такого? Ты скажи.

Все, что Лешка разучивал вчера под диктовку Лабоданова, повылетело из головы. Да он и не стал бы сейчас отбиваться, врать, выпутываться.

— Что же молчишь? Я-то, откровенно говоря, загреметь за тебя могу.

Лешка притих настороженно. Может, Баныкин ждет, чтоб он взмолился, запросил пощады? Благодетельствовать захотелось, кичиться. Глухо, упрямо сказал:

— А ты делай как надо.

— Дура! — сказал Баныкин. — Ты меня на пушку не бери. Не могу я так вот взять и отдать тебя в руки правосудия. Хоть и обязан. Если б я тебя не знал. А то ведь знаю. Ведь тебя на поруки взять некому. Понимаешь? Полная растерянность у твоих родителей. Я ведь был у них.

В проеме стены было видно: маленькие девочки опять сошлись в кружок.

— Имей в виду, я тебя не выпущу из поля зрения. Ни на шаг. Будешь у нас работать, может быть, даже в нашей бригаде.

Я уже позондировал.

Лешка сказал что-то о кадровичке.

— Так то тебе отказали, а то нам — комитету комсомола — пусть попробуют отказать. Вот это, собственно, все. — Он закурил. — А ты чего молчишь?

Что он мог сказать? Он сидел, распластав на коленях руки, вперившись в проем стены.

— Я у них назад отниму все железо, все до капли…

— Завтра обо всем спокойно поговорим. Все обсудим. — Баныкин протянул ему пачку папирос, сбоку смотрел на него, пока Лешка раскуривал. — До чего же ты зеленый, неокрепший.

А кое-кто этим воспользоваться захотел. Это ж не люди, им бы только было из чего зажигалки и разную муру делать на продажу. Наживаться. — Он осекся:-Ну их к черту! — Посмотрел опять на Лешку и вдруг спохватился: Слушай, если я что не так сказал насчет девушки, ты извини. Ты тонко чувствуешь. Может, тебе неприятны мои слова.

Лешка молчал.

Сквозь сумятицу чувств, обрывки своих и баныкинских слов что-то всколыхнулось из глубины души. Он сидел бы и сидел вот так с Баныкиным.

Баныкин встал и нагнулся за шляпой. Помогая друг другу, они вскарабкались на проем и очутились во дворе. Девчонки на этот раз не обратили на них внимания. Со двора к руинам лепился домишко, использующий уцелевший пролет стены.

Лешка с каким-то наслаждением смотрел на этот домишко, на тоненькое, вымахавшее вверх дерево, положившее на его крышу свои ветви.

Он шел, перекинув через плечо пиджак, размахивая свертком.

Он возвращался из далекого и странного путешествия.

За его спиной компания рабочих перебрасывалась колкостями на его счет. Но Лешка не очень-то прислушивался.

— Эй, как тебя! — настойчивый окрик. — Трех рублей у тебя нет, что ли? Так на вот, возьми!

— Есть у меня три рубля! — догадливо на ходу оборачивается Лешка. Некогда мне в парикмахерскую сходить.

— Тебе ножом отрубить твои волосы надо, — зло говорит крепкий, загорелый немолодой рабочий. — Ты с кого пример берешь? Может, уже и бородку запускаешь?

— Да нет, — покладисто, смущенно обороняется Лешка. — Не собираюсь.