Земное время №2 2016

“Nel mezzo del cammin di nostra vita mi ritrovai per una selva oscura…”

Dante Alighieri

Однажды и я очутился в бору —

в миражном, еловом, бредовом ряду,
там снежные башни, крутясь на ветру,
как бледные боги, проселком бредут.
Я до середины прошел через слой,
где кружатся звезды гигантской юлой,
где нити белковые входят в зацеп
с началом цепи, обретенным в отце.
Я знаю, какой непомерной ценой
поплатится ставший ничем и никем,
а кубики грянут лавиной цветной
в проемы времен, грохоча о паркет,
и будет пылиться один под тахтой,
как память о папе, которого нет.

И все-таки – что я отвечу тебе,

когда мы восстанем при звуке трубы?
Что ветер снега завивает в столбы,
глухие, как бледные боги судьбы,
и что я когда-то, наверное, жил,
но только напрасно дудит на трубе
архангел, сплетенный из вздувшихся жил,
ведь я дотянуться уже не могу
печальной рукой до ладошки твоей
сквозь едкий, вихрящийся белый чугун
и цепкую нежность морозных ветвей.

ПОСЛАНИЕ К СВОЕМУ ВЕКУ

Этот век спортивный, в беге своем наивный,
пахнет зверством и дымом, словно Книга Навина,
и, похоже, замкнулся древних пророчеств круг.
Удивится век, если только, сойдя с орбиты,
полыхнет планета в бешеном суициде.

Одолжите веку нероновский изумруд —

он увидит пепел, пепел и снова пепел,
за которым солнце выдохлось и ослепло,
к ядовитой земле примерзает сухая плоть,
сумасшедшие траки давят спасшихся чудом,
балахонные тени снуют по бетонным грудам,
и стоглазый робот нацеливает лучемет.

Уцелеет ли горсть служивых на субмарине?

Уцелеет строка, оттиснутая на глине,
и разумный моллюск однажды ее прочтет?
Я не верю тебе, нетопырь, несмышленыш, дьявол.
Мой распятый век, на кого ты себя оставил,
на кого молился, не верящий ни во что?

Я не верю, что догма стоит хоть капли крови,

не могу понять, почему то усы, то брови
по какому-то дикому праву застят мир,
умыкают страны, радио, книги, разум,
залезают в душу своим вертухайским глазом
и жуют особый паек во время чумы.

Я не верю, что путь к блаженству мостят костями,

что Савонаролы – истинные христиане,
что державу можно спасти, кого-то предав.
Этот век великих изгнаний великих духом,
пусть тебе пучина забвения будет пухом,
ведь из белых гвельфов памятен только Дант.

Этот век, с которым вскоре простятся люди,

если будет, кому, если люди на свете будут,
загустеет, свернется, впитается в ткань времен.
Несмываемый век, припорошенный бледной ложью,
я кладу свою ненависть к твоему подножью,
безнадежно твоим безумием заражен.

ВОЛХВЫ