Земные наши заботы

Да, чем богаче урожай, доказывает Мальцев, опираясь на законы природы,

тем больше оставляют растения материала, необходимого для образования

почвенного перегноя, — корней, стерни, соломы. Именно за счет высоких

урожаев мы и можем насыщать почву элементами плодородия, «перекачивая» их из

воздуха. Один из них — азот, самое ценное для обогащения почвы вещество.

Если при этом еще и удобрения вносить, то растения, получая из почвы больше

пищи, еще больше возьмут ее из воздуха и тем самым щедрее удобрят почву.

— При правильном ведении земледелия хлебопашец не входит в противоречие с

законами природы, и природа выступает полноправной участницей того

агротехнического процесса, который осуществляет человек во имя своего

пропитания. Она словно говорит человеку: ладно, бери себе вершки, а мне

корешки оставь. И оставь их там, где они есть, не смещай их с уготовленного

им места, не закапывай их, а я сотворю из них, — из корешков и пожнивных

остатков — свежую пищу не только для почвенной микрофлоры, но и для новых

растений, которые ты высеешь на следующий год.

Что это именно так, а не иначе, подтверждали и данные, полученные в

результате двухлетних наблюдений, которые проводила на мальцевских полях

специальная группа ученых, работавшая по заданию Академии наук СССР. Вот ее

выводы: при безотвальной системе земледелия водный и пищевой режим пшеницы

складывается более благоприятно, чем при обычной агротехнике; улучшаются

физические свойства почв, больше накапливается влаги и питательных веществ,

интенсивно развивается микрофлора; вес и объем корневой системы пшеницы

значительно больше, чем при обычной обработке;

при этой системе наблюдается экономное и эффективное расходование растениями

запасов влаги в почве.

Конечно, эти выводы, подтверждающие преимущества безотвальной системы

земледелия, Мальцев знал и до совещаний. Однако ни на совещаниях, ни потом

(никогда и нигде) ни словом о них не обмолвился. А мог бы сказать при

случае: мол, вот и результаты исследований подтверждают мою правоту. В самом

деле, почему бы и не сослаться?

Однажды я спросил об этом Терентия Семеновича.

Он ответил:

— Кто наблюдал, тот и скажет. Как же я присвою чужую работу, в которой не

участвовал? Нет, не могу я говорить о том, что не мной добыто и чего я,

следовательно, хорошо не знаю. А вдруг исследования эти сделаны не совсем

добросовестно? Может такое быть?.. В истории науки такое случалось.

Кажется, все ясно. Казалось, одержана полная победа. Однако именно в эти

дни, когда проходили уже упоминавшиеся совещания — на дворе была осень 1954

года, — ученые продолжали вести яростный спор, как лучше распахивать

целинные и залежные земли: глубоко или мелко, куда, в какой слой захоронить

дернину. Целину уже распахивали, и глубоко, и мелко, по-всякому. Об одном

спора не было: можно ли, получив в первые годы высокий урожай, сохранить

плодородие на длительное время или даже увеличивать его?

И Мальцев, лежа в больнице, пишет письмо: прятать дерницу никуда не надо!

В нем он не только предупреждает о недопустимости вспашки с оборотом пласта

(приводил я уже эти строчки), но и дает подробные советы, как и что нужно

сделать, чтобы беды не случилось. Советует как заботливый хозяин-земледелец,

которого болезнь отлучила от поля, на котором целинники ведут работу, —

слышал, ведут не совсем так, как нужно. Советует, как лучше сохранить и

умножить плодородие осваиваемых земель, на сколько сантиметров нужно

фрезеровать, а потом дисковать дернину «хорошо отточенными дисками» (а если

фрезы в хозяйстве не окажется, то сразу начать с дискования). «Дернину не

нужно всю прорезывать, если она имеет порядочную толщину». «Пусть люди

подумают, как это лучше сделать, и не обязательно, как мы делали, а может,

найдутся лучшие методы».

Смелое это было письмо, а еще смелее мысли в нем, проникнутые высокой

ответственностью перед обществом и страной.

Здесь мне хочется прервать свой рассказ, чтобы напомнить вот эти слова,

сказанные однажды Мальцевым: «Меня и выучили и воспитали книги». И

воспитали...

Я снимаю с полки и листаю том сочинений Писарева, вслух читаю те места,

которые помечены рукой Мальцева. Терентий Семенович слушает, в знак согласия

кивает головой, потом задумчиво говорит

— Не перестаю удивляться уму этих людей... Писарева возьмите, Белинского

или Чернышевского: писали о литературе, о литературных делах, а умом

охватывали все стороны человеческой жизни и деятельности. — Помолчал, потом

спросил: — Как думаете, есть сейчас такие критики, такие умы?..

Задавая этот неожиданный для меня вопрос, Мальцев (так мне показалось)

ждал, надеялся услышать утвердительный ответ. Больше того, мне показалось,