Земные наши заботы

Несколько лет во главе этого огромного и сложного коллектива студентов и

ученых стоял академик Рем Викторович Хохлов. К нему я и ехал. Знал, 9

августа он вернется из отпуска, в первый день будет очень занят —

договорились встретиться на следующий, десятого утром. Утром 10 августа, по

пути в МГУ, я раскрыл газету... и не поверил глазам: скончался Рем

Викторович Хохлов.

Вот так всегда, осознаем все величие таланта, когда он уходит от нас.

Встречался ведь с Ремом Викторовичем, когда он приезжал к родителям в

подмосковный поселок Семхоз. Мимоходом здоровались, как здороваются чужие,

встречающиеся на тропе не в первый раз, но которым дела нет до того, кто ты,

кто он. А если и знают, то лишь в общих чертах: вне дела и того круга, где

человека знают, каждый из нас выглядит обычным прохожим, соседом,

пассажиром. Узнаем лишь потом: этот спокойный, уравновешенный человек с

лопатой в руке был не просто ректором, он был ученым с мировым именем,

глубоким исследователем и в то же время руководителем крупного плана,

пользовавшимся уважением и авторитетом среди десятков тысяч студентов, среди

тысяч преподавателей и научных сотрудников университета, многие из которых

столь же имениты...

В МГУ я пришел спустя месяц, но теперь уже не для того, чтобы очерк

написать о ректоре (не успел). Пришел, чтобы ответ получить на вопрос о том

самом «методе бригадира». Однако кому задать его? Тут 258 кафедр, 350

лабораторий, в том числе 26 проблемных, 11 учебно-научных станций,

обсерватория и ботанический сад, берущий свое начало от «аптекарского

огорода», созданного еще в 1706 году по указу Петра I, а позже переданного

университету. При МГУ действуют Московское математическое общество и

Московское общество испытателей природы.

— Притом старейшие, — подсказали мне. — Общество испытателей природы,

например, основано еще в 1805 году, издает свой журнал.

Это уже ближе к цели. Однако... и в естествознании не одна, а две «точки

роста» этой науки. Одна из них — молекулярная биология. Это теоретическая

база современной биологии, сельского хозяйства и медицины. Вторая —

биогеоценология, теоретическая база науки о биосфере, а значит, и той

практической основы, без которой вопросы охраны природы в условиях все

возрастающего влияния на нее человека если и будут решаться, то скорее на

ощупь, по интуиции.

Знал, что в МГУ есть научный совет по проблемам «Человек и биосфера»,

которому Рем Викторович немало помогал окрепнуть, стать на ноги...

Так я встретился с профессором Вадимом Дмитриевичем Федоровым,

председателем этого совета.

Позвонил, договорился, пришел на кафедру гидробиологии, которой он

заведует, — и попал, как мне сначала показалось, в какую-то нескончаемую

толчею, напомнившую мне почему-то улей, когда одни пчелы в леток стремятся,

другие из него летят. Быстро, сосредоточенно, ни на минуту не задерживаясь.

Студенты, лаборанты, преподаватели. И все к нему, к профессору, без доклада

секретарши, которая едва успевала соединять его по телефону то с одним, то с

другим понадобившимся по делу человеком.

— Совещание? — спросил я, потому что назначенное время встречи уже

подошло, а толчея не прекращалась.

— Нет, — ответила секретарша, — кто с чем. — И посоветовала заходить,

потому что конца-края этому все равно не будет.

Тут и сам профессор в двери появился. Обо мне, должно быть, вспомнил. А

он...

— Таня, Виктор, заходите... — Увидел меня и тоже зазвал. А в кабинете и

без Тани, Виктора и меня несколько человек спорили о чем-то. Профессор

присел к круглому столику посреди комнаты и меня к нему же пригласил.

— Пусть они пока спорят, а мы тем временем поговорим с вами.

Это, как оказалось, устраивало всех, потому что в ходе нашей беседы

профессор, извиняясь, короткой репликой вносил ясность в продолжавшееся

обсуждение. В свою очередь и те, кто тут был, кто еще входил, успевали

вставить какую-нибудь фразу в наш разговор, в ответ на которую профессор или

соглашался, или категорически возражал.

Исподволь я начал осваиваться в этой непривычной для меня обстановке, где

никакого чинопочитания, где студент мог высказать любое мнение, даже

противоположное мнению именитого учёного, и того это нисколько не

раздражало, как не смущало и студента.

— Элементарный пример экологической нашей неграмотности, — опередив

профессора, ответил молодой человек, когда я рассказал о случае на бахче. —

Отсюда и ошибки поведения.

— Вовсе даже не элементарный, — улыбнулся профессор. — Очень интересный

пример...

Я уже знал, что при разработке глобальных вопросов будущего биосферы