Земные радости

Его мир, который стоял вверх тормашками с той самой минуты, когда потерял своего хозяина, вдруг в едином мощном порыве был возвращен ему. Джон знал, что это любовь, дурманящая, невозможная любовь, и не испытывал стыда, не ощущал, что его любовь напрасна. Само безумие этого чувства было одновременно и частью наслаждения. Это было ощущение жизни на краю между жизнью и смертью. Любовь, которая мало кому выпадает. Страсть, редкая страсть. Желание, не требующее ответа. И те немногие моменты радости, само открытие того, что такая радость на грани безумия вообще существует, стоили столь долгой боли. Без этой любви Традескант вел бы более ровную и спокойную жизнь. С любовью он был как в пламени, в самом сердце огненной страсти. Бекингем не заметил его. Он шутил с джентльменами, что столпились вокруг.

— Клянусь! — крикнул герцог, стараясь перекрыть шум. — Я буду отмщен. Франция поступила с нами несправедливо, и я одержу верх.

Его фразы потонули в общих возгласах одобрения. Улыбаясь, Традескант смотрел, как герцог отбросил назад черные кудри, снова захохотал и добавил:

— Король склоняет ко мне свое ухо.

— И другие части тела! — раздался похабный вопль.

Бекингем ухмыльнулся, но не запротестовал.

— Кто-нибудь сомневается, что, если я захочу, спустя ровно год мы будем стоять у ворот Парижа? — воскликнул он. — То есть мы вернемся во Францию, но не на какой-то там зачумленный остров, нет, мы войдем в Париж. И я отомщу.

Традескант пробился в глубь комнаты. Толпа внутри состояла из аристократических друзей герцога и разряженных в надушенный бархат и расшитое полотно придворных, которые все ждали и ждали в Портсмуте, чтобы проводить фаворита как героя. Когда они нехотя расступились, Бекингем заметил движение и повернул голову. Его глаза на мгновение встретились с глазами Джона, на блаженное мгновение, когда не осталось никого и ничего, только господин и слуга, смотрящие друг на друга с глубоким родством.

— Мой Джон, — промолвил Бекингем ласково и тихо. Его слова прозвучали как шепот после всего бахвальства, только что лившегося из его уст.

— Мой господин, — отозвался Традескант.

Бекингем оперся ладонью о стол и перемахнул через него. Затем положил руки на плечи Джона и задал простой вопрос:

— Ты все привез?

— Все, что приказали, — уверенно доложил Джон.

Они ни звуком не выдали себя. Только они двое знали, что герцог спросил, принадлежит ли еще Джон ему, ему одному, и Джон ответил: да, да, да!

— Где ты остановился? — осведомился Бекингем.

— В небольшом домике на Саутси-Коммон.

— Забирай свои вещи и погрузи в мою каюту. Мы отплываем сегодня же.

Бекингем повернулся к столу.

— Милорд! — позвал Джон.

Герцог замер, уловив необычную настойчивость в тоне садовника.

— В чем дело, Джон?

— Остановитесь. Пойдите в бухту и выслушайте своих командиров, — посоветовал Традескант. — Они уверяют, что мы не сможем отплыть. Прислушайтесь к опытным людям. Давайте будем действовать осторожно.

— Осторожно! Осторожно! — Бекингем вскинул голову и расхохотался; все в комнате рассмеялись вместе с ним. — Я собираюсь освободить протестантов Ла-Рошели и задать французскому королю такую трепку, что он пожалеет о своем дерзком поведении по отношению к нам. Я верну королеве Елизавете ее трон в Богемии, я приведу войну к самым воротам Парижа.

Нестройное «ура» сопровождало это бахвальство. Джон свирепо уставился на джентльменов, никогда не бывавших в битвах опаснее морских парадов.

— Не говорите такие вещи. Только не здесь. Не в Портсмуте. Многие местные семьи все еще оплакивают мужчин, которые ушли с вами в прошлый раз и никогда не вернутся. Не шутите так, милорд.

— Я? Шучу?

Изогнутые брови герцога взлетели вверх. Он повернулся к своей аудитории и воскликнул:

— Традескант решил, что я шучу! Так вот, повторяю для всех: война с Францией не окончена. Она не будет окончена, пока мы не выиграем. А после того, как мы победим, мы ударим по Испании. Никакая католическая толпа не удержится против нас. Я постою за истинного короля и истинную веру.

— А где же ты возьмешь армию, Стини? — крикнул кто-то из задних рядов. — Все, кто отправился с тобой на войну в прошлый раз, или погибли, или ранены, или больны, или безумны.

— Будем силой хватать рекрутов, — разошелся герцог. — Наберем из тюрем. Из больниц для сумасшедших. Я прикажу всем вступать в армию под страхом обвинения в государственной измене. Заберу мальчишек от школьных парт, пахарей от плугов. Неужели кто-то сомневается, что я могу подчинить своей воле все королевство? И если я захочу поставить на карту жизни половины англичан, чтобы отомстить за неуважение к моей чести, я сделаю это!

У Джона было чувство, будто он тщетно пытается удержать лошадь, которая понесла. Он бесцеремонно положил руку на рукав своего господина, притянул его к себе и зашептал ему на ухо: