Его отец ничего не ответил на этот выпад, только махнул рукой, резко помрачнев, и я нервно сглотнула, почувствовав себя рядом с эпицентром какой-то драмы, которая меня не касается. Точнее… может коснуться, но не должна, потому что лезть в отношения этой семьи я не имела права.
Чашка в моих руках окончательно остыла и опустела, но я вертела ее, сжимая пальцами тонкую дугу ручки. Сгустившаяся тишина пугала меня сильнее, чем любые призраки и дикие фэйри, и я была готова разрушить ее любой сказанной невпопад фразой. К счастью, не пришлось.
Парсиваль чуть придвинулся к столу, поставил локти на него и сцепил кончики пальцев. Вел он себя так, словно ничего не произошло. Вообще.
– Есть еще некоторые формальности, которые нам нужно соблюсти, – сказал он, с добродушным участием глядя на меня. – Неофиту необходим наставник, но в вашем случае, леди, поиски оного составят массу трудностей. Тем более, и мы все это понимаем, ваши особые таланты следует сохранять в некоем подобии тайны… насколько это сейчас возможно. По бумагам вы будете числиться за Академией Галендора, и этот вопрос не обсуждается, – здесь достаточно мягкий голос Парсиваля вдруг обрел стальные призвуки.
– Подождите, – осмелилась перебить его я. Я не до конца понимала, что происходит и как мы с одной темы переключились на другую. – Как это связано? Я же вроде бы не могу быть адепткой…
– Адепткой – нет, – ответил мне Кондор. Он уже вернул себе спокойствие. – Я не успел сказать тебе об этом, но любой человек, владеющий магией, так или иначе должен быть под контролем Ковена или его представителей. Герхард, к примеру, следит за уже знакомой тебе Хёльдой, – напомнил он. – Потому что она живет там, где он – официальный представитель власти Ковена…
– То есть я должна быть под его опекой и присмотром? – не поняла я.
Они оба тихо рассмеялись.
– Формально – да, – сказал Кондор. – Если бы осталась жить в замке. Но, во-первых, жить ты будешь не там, а еще я твой опекун, и как твой опекун я считаю, что этот вариант не подходит. Много чести Герхарду, – ядовито произнес он. – Не справится, как не справился с жалким пикси. Поэтому я решил, что можно использовать некоторые связи. Но, – ирония в голосе Кондора почти исчезла, уступив место серьезности, – это еще хороший способ избежать нежелательного вмешательства со стороны.
Он забрал у меня из рук пустую чашку и поставил ее на поднос.
– Мы действуем в рамках всех законов, – сказал Парсиваль. – Я не буду скрывать: мне… нам всем выгодно, если вы будете максимально близко, и каждое ваше движение на пути волшебника будет под нашим контролем. И я надеюсь, что вы достаточно благоразумны, чтобы понимать: это еще и ради того, чтобы защитить вас, Мари.
Я почувствовала, что снова сутулюсь, и выпрямилась.
– Хорошо, – сказала я. – Не думаю, что у меня здесь были бы какие-то варианты. Ведь так?
Кондор пожал плечами.
– Боюсь, особых вариантов у тебя нет, – сказал он.
– Ну, в таком случае, спасибо за честность, – ответила я.
– Пожалуйста, милая.
– Умная девочка. – Парсиваль снова щурился на меня и улыбался. – Я бы сказал – благоразумная. А ты говорил, что своевольная.
– Ты не видел ее с канделябром в руках.
Я покраснела.
– У нас есть примерно полчаса на то, чтобы леди Лидделл ознакомилась с Кодексом и подписала договор со мной как с ректором Академии. – Парсиваль снова постучал по столешнице кончиками пальцев, покосившись сначала на часы, а потом на сына. Кондор вопрошающе приподнял одну бровь. – Будь добр, помоги оболтусу, который просиживает штаны около моего кабинета, принести все, что нужно, а то он опять забудет какую-то мелочь.
Мне показалось, что на лице Кондора мелькнуло недоумение, почти раздражение, но он быстро собрался, натянул дежурную улыбку и вышел, не забыв слегка хлопнуть дверью.
Я вздрогнула. Мне показалось, что Парсиваль сейчас намеренно выставил сына за дверь. Намеренно ли он задел его самолюбие – я не знала.
– Он будет обижаться, но недолго, – сказал старший дель Эйве, подперев подбородок рукой. – Переживу. У нас есть пара минут, чтобы поговорить наедине, милая, поэтому слушай внимательно.
Я почувствовала, что робею под его хищным и прямым взглядом, как испуганный зверек перед опасностью.