Зеркала времени (СИ)

— Вы, наверное, модернизировали сценарий…

— Пьесу, — мягко поправил он.

— Ну да, пьесу. Просто если она написана в конце семидесятых — как там может быть про крах СССР и шальные девяностые?

— Я ни слова не изменил в ней. Только имя.

— Но как?

— Я сам задавался этим вопросом. Пьеса пролежала в ящике моего стола без малого 40 лет прежде чем я дорос до того героя, от лица которого говорю. И мне приятно думать, что эта постановка подарок для той, которая была со мной так мало, но оставила такой неизгладимый след в моей душе…

Были ещё какие-то вопросы, но я их уже не слышала. Я готовилась заклать свой. И вот ко мне идет девочка с микрофоном. Ей не сложно-я сижу близко к проходу.

Я встаю.

Он пока не видит меня. Свет бьет в глаза.

— Скажите, в Вы верите в чудеса?

— Да, Вы знаете… — и замолкает на полуслове. Всматривается в зал и бледнеет. Потом берет себя в руки. Глубоко дышит… по залу ползёт шёпот «Ему плохо», «Врача», — Не нужно Врача. Все в порядке. Однако, могу ли я попросить ту, что задала этот вопрос, подняться ко мне на сцену?

И теперь уже весь зал прикован ко мне. Почему я? Я же одернула юбку и, с букетом наперевес, направилась к левой лестнице, ведущей на сцену. Я шла как на эшафот. Сотня зевак наблюдали за мной. А я шла, четко чеканя шаг ватными ногами. И вот лестница позади. До него остаётся 15 шагов. 14-13-12-11-10-9-8-7-6-5-4-3-2-1-… он… любимый… родной… единственный… он смотрит на меня изумленными глазами. Видимо тоже принял за дочь той, кого любил много лет назад. Принял меня за мою дочь… Вечер перестаёт быть томным… он молча изучал меня чуть больше минуты, а потом сказал:

— Этого не может быть… и голос… и внешность… и походка… это невозможно… — и вдруг догадка заставила его задрожать, — Вы её дочь? Наша дочь?

— Позвольте я все объясню Вам после окончания Вашего вечера. Елизавета Семёновна уже взялась проводить меня к Вам.

— Да, да, — он смутился, потом взял меня за руку и обратился к залу, — Друзья. Это совершенно не запланированное событие, хотя, признаюсь, его бы стоило включить в рисунок пьесы. Перед Вами дочь той, кто написал эту пьесу. Дочь той, кого я любил, люблю и буду любить всегда. Вот такая вот исповедь получилась… а сейчас прошу Вас прекрасная леди, сеньора, фрау, мисс вернуться в зал и действовать строго в согласии с договоренностями с Елизаветой Семеновной, — и он загадочно подмигнул и мне, и женщине-билетёрше.

Он проводил меня взглядом, запомнив моё место. Теперь, в паузах, я постоянно ловила его взгляд на себе. Было ещё несколько вопросов по пьесе. Несколько о личной жизни. А потом кто-то просил его спеть.

— Вы знаете, я не певец, — зал зааплодировал, давая понять, что оценили его шутку, — Но много лет назад одна девушка прочла мне стихотворение, которое запало в душу. Я долго не мог вспомнить автора. И буквально несколько лет назад, на одном из телеканалов я услышал эту песню. Исполнял её известный певец, бывший солист одной популярной группы. Я позвонил ему с просьбой исполнять эту песню на творческих вечерах. Он же подарил ее мне. Поэтому, маэстро, музыку.

Да, не приходилось мне слышать нежнолюбимую под аккомпанемент рояля… и опять он проживал все то, что пел. Потом было ещё пару песен из его репертуара и…

— Мой близкий друг, Борис Гребенщиков, однажды, выслушав историю моей любви, написал песню. Я её хочу сегодня исполнить для вас.

«Я связан с ней цепью — цепью неизвестной длины:

Мы спим в одной постели, по разные стороны стены.

И все замечательно ясно, но что в том небесам?

И каждый умрет той смертью, которую найдет себе сам.

У нее свои демоны и свои соловьи за спиной,

И каждый из них был причиной, по которой она не со мной.

Но под медленным взглядом икон, в сердце, сыром от дождя,

Мне сказали, что я не виновен, а значит, что я не судья.

Так сделай мне ангела, и я покажу тебе твердь,

Покажи мне счастливых людей, и я покажу тебе смерть.

Поведай мне чудо побега из этой тюрьмы,

И я скажу, что того, что есть у нас, хватило бы для

больших, чем мы.

Я связан с ней цепью — цепью неизвестной длины,

Я связан с ней церковью — церковью любви и войны.

А небо становится ближе — так близко, что больно глазам,

И каждый умрет той смертью, которую придумает сам.»

Вот как… и с БГ он дружит. Феноменальный человек…

А потом были бурные овации, цветы, поклоны. Он улыбался, светился, как тогда, много лет назад, когда я была рядом, когда мы были вместе…

Елизавета Семёновна уже ждала меня… длинные коридоры, лестницы и вот его гримерка. Казалось, ничего не изменилось. Будто вот здесь и сейчас откроется дверь в прошлое.

— Войдите.

И я вошла. Вот он сидит перед гримировальным столиком. Мой. Родной. Любимый. Почти седой. Усталый. Синяки под глазами… Мне захотелось выть. Выть от того, как скоротечно время. От того, как мало нам отпущено здесь и сейчас. Но, вспомнив о том, что мой шеф умел договариваться со всеми, в том числе и со временем, я взяла себя в руки и улыбнулась.

— Привет, — он поднял на меня чуть выцветшие глаза.

— Здравствуйте. Проходите. Садитесь. Мне так много хочется Вам сказать, спросить.

— Я полностью в Вашем распоряжении!