— Мартин, пусть воспоминания просто появляются одно за другим, не обращайте внимания на темноту между ними… вы знаете, что стоите перед горкой, веревочной лестницей и лазалкой… но если вы их сейчас не видите — значит, вы видите что-то другое?
— Нет.
— Давайте расслабимся еще больше… Когда я досчитаю до нуля, ваша память откроется для всех образов, которые ассоциируются у вас с этим местом… Три, два, один… ноль.
Мартин уже хотел было сказать, что ничего не видит, как вдруг обнаружил какого-то высокого человека со странной штукой на голове.
Человек вышел из круга тусклого фонарного света и стоял в темноте.
В жидкой грязи у его ног сидели двое мальчиков.
Послышался металлический скрежет, словно кто-то крутил ключик заводной игрушки.
Человек повернулся к Мартину.
Одет он был как персонаж старой детской передачи, на голове цилиндр.
С полей цилиндра свисал театральный занавес, потертый красный бархат скрывал лицо человека. Из-под бахромы торчали седые пряди. Человек с недоумевающим видом двинулся к Мартину.
— Что вы видите? — спросил Эрик.
Мартин учащенно задышал и помотал головой.
— Расскажите, что вы видите.
Мартин взмахнул рукой, словно пытаясь отвести удар, и с тяжелым стуком скатился на пол.
Памела вскрикнула.
Эрик уже помогал Мартину снова лечь на диван.
Тот все еще был под гипнозом — глаза открыты, но взгляд обращен внутрь.
— Вам нечего бояться, все хорошо, — успокаивающе проговорил Эрик. Он поднял с пола подушку и сунул ее Мартину под голову.
— Что же случилось? — прошептала Памела.
— Закройте глаза и расслабьтесь, — заговорил Эрик. — Вы в полной безопасности, вам ничто не угрожает… Я буду постепенно пробуждать вас от гипноза, и когда я закончу, вы почувствуете себя хорошо отдохнувшим.
— Погоди, — сказал Йона. — Спроси его, почему он сказал, что обязан был прийти на площадку.
— Я сама попросила его выгулять собаку, — ответила Памела.
— Но я хочу понять, что еще могло заставить его пойти именно той дорогой и именно той ночью, — настаивал Йона.
Мартин что-то пробормотал и попытался сесть.
— Ложитесь. — Эрик тяжело положил руку Мартину на плечо. — Расслабьте лицо, слушайте мои слова и дышите медленно, носом… Вы помните наш разговор о том, как вы пришли к детской площадке, когда прогуливались ночью с собакой… Вы сказали, что обязаны были туда прийти.
— Да…
Рот у Мартина растянулся в напряженной улыбке, руки задрожали.
— Кто сказал вам, что вы обязаны пойти именно этой дорогой?
— Никто, — прошептал Мартин.
— Кто-нибудь упоминал о детской площадке до того, как вы туда пришли?
— Да.
— Кто?
— Примус… Он сидел в кабинке с телефоном и… разговаривал с Цезарем.
— Может быть, вы… расскажете, о чем они говорили?
— О разном.
— Вы слышали обоих — и Примуса, и Цезаря?
— Только Примуса.
— Что именно он говорил?
— «Это уже слишком», — мрачно проговорил Мартин и замолчал.
Губы у него задвигались, но Эрик услышал только слабый шепот. Наконец Мартин открыл глаза, невидяще посмотрел перед собой и повторил слова Примуса:
— «Я, конечно, обещал помогать тебе, Цезарь… но пойти на детскую площадку и отпилить Йенни ноги, пока она там подергивается…»
Мартин резко замолчал. Издав страдальческий звук, он поднялся, пошатнулся, опрокинул лампу, сделал шаг, другой, и его вырвало на пол.
46
Йона в сопровождении санитарки быстро прошагал по коридору, подождал, когда она введет код, и следом за ней вошел в административное крыло.
Под потолком тихо гудел кондиционер.
Было совершенно ясно, что Мартин слышал и видел гораздо больше, чем сумел рассказать. Но и то немногое, что выяснилось, могло оказаться решающим для расследования.
Что-то повернулось у Йоны в душе — как когда ворошат затухающие уже угли и огонь разгорается снова.
Расследование вошло в новую фазу.
Неожиданно у полиции оказалось два имени, связанные с убийством.
Никто из санитаров и медсестер психиатрического отделения, с которыми успел поговорить Йона, не помнил пациента по имени Цезарь. Зато Примус Бенгтсон последние пять лет попадал в отделение довольно часто.
Санитарка свернула в новый коридор — абсолютно такой же, как предыдущий. Идя за ней, Йона размышлял о непростой ситуации, в которой оказался Мартин.
Пациентам не разрешали пользоваться мобильными телефонами, но в «телефонной будке» имелся один общий.
Мартин случайно подслушал, как Примус, сидя в «телефонной будке», обсуждал с Цезарем судьбу Йенни Линд.
Подслушал — и решил, что должен сделать все, чтобы спасти ее.
Из-за обсессивно-компульсивного расстройства Мартин не сумел объяснить, почему и зачем он отправился на детскую площадку.
Оказавшись на месте, Мартин превратился в оцепеневшего свидетеля.
Он словно врос в землю под дождем и не двигался с места, пока у него на глазах вешали Йенни.
Санитарка повела Йону через столовую для персонала. На залитых солнечным светом столах виднелись разводы от тряпки. Голубые шторы с грязной каймой подрагивали под потоком воздуха из кондиционера.
Еще коридор. Белая доска на стене, тележка, нагруженная коробками с копировальной бумагой.
— Тук-тук, — сказала санитарка и беззвучно постучала в закрытую дверь.
— Спасибо. — Йона постучал и вошел.