Мия поплевала на пол, пристроила куртку поверх жестяного ножа и снова принялась за работу. В бараке раздался тягучий скрежет.
— Прекрати, — попросила Бленда.
— Ты это мне? — спросила Мия.
— Прекрати скрежетать, или чем ты там занимаешься.
Затачивать надо еще несколько дней. Когда обломки станут достаточно острыми, Мия порвет тряпку на узкие лоскуты, намочит их и накрепко обмотает рукояти.
Они с Ким спрячут свои кинжалы в карманах или складках одежды. Когда их в следующий раз выведут на прогулку, они перережут ремень-стяжку, но продолжат держаться за руки, а оружие спрячут. Бленда пусть улучит момент и рванет бабушкину палку к себе. Мия и Ким немедленно разделятся и нападут на бабушку спереди и сзади.
Девять глубоких ран — и все кончено.
Когда бабушка умрет, они помоются, отопрут все клетки, возьмут с собой воды и собаку и все вместе пойдут вдоль дороги.
Никто не сможет их остановить.
Руки у Мии дрожали от напряжения. Она пососала стертые в кровь пальцы, получше спрятала заточки, подползла к Ким и положила руку ей на плечо.
— Я знаю, что тебе страшно, — зашептала она. — Но я покажу, что надо делать. Я тебя не брошу, честное слово. Поедешь домой, к родителям, будешь дальше играть в гандбол…
Мия замолчала: во дворе остановилась машина.
Возбужденно залаяла собака, и Мия подумала — их нашли, вот и полиция, но, услышав, как Бленда умывается остатками воды и приводит в порядок волосы, поняла: прибыл Цезарь.
Засов подняли, дверь открылась, и бабушка втащила в барак матрас. Во дворе было темно, но свет все же падал на петли и металлические детали двери.
— Не хочу, не хочу, — тихо заплакала Ким, прижав к глазам кулаки.
Мия старалась успокоить ее, одновременно наблюдая за бабушкой. На той были клетчатая фланелевая рубаха и мешковатые джинсы. Лицо изрезано глубокими морщинами, острый нос придает лицу хмурый вид.
Бабушка хромала, и на груди у нее раскачивался большой амулет.
Она раздраженно отпихнула стоявшее на полу цинковое ведро, чтобы освободить место для матраса.
Ким отползла от Мии и забилась в дальний угол клетки.
Бабушка подошла к другой клетке и указала на Ралуку; та сразу выползла через дверцу. В длинную косу девушки набилась солома, под нечистым подолом грязной юбки белели голые ступни. Ралука легла на матрас лицом вверх; бабушка чем-то смочила тряпку и прижимала ее ко рту и носу девушки, пока та не потеряла сознание.
Дверь медленно приоткрылась от сквозняка, и в барак проник свет со двора.
Лицо у бабушки было грубым и морщинистым. Мускулистые плечи и шея, мощные предплечья, большие руки.
Бабушка взяла Ралуку за подбородок, недовольно рассмотрела ее и поднялась, опираясь на палку.
— Выходи, — велела она Ким.
— Не хочу. Я себя плохо чувствую.
— Мы должны исполнять свой долг.
Бабушка вставила бледно-желтый шип в щель на конце палки.
Шип был похож на маленький клык.
Изучив его, бабушка снова посмотрела на Ким узкими глазками.
— Пожалуйста, не колите меня, не надо… Я выйду и вознесу хвалу Господу, и тряпку приму, и буду лежать не шевелясь, — умоляла Ким, прижавшись к стенке клетки.
Бабушка просунула палку сквозь прутья и острием ткнула Ким в плечо.
— Ай…
Ким потерла плечо, запачкав пальцы кровью.
— Ну вылезай, — проговорила бабушка, вынимая острие из палки.
Ким выползла из клетки и, нетвердо ступая, пошла к матрасу. Она пыталась подавить плач, и звук был, будто она икает. Дверь барака со скрипом затворилась, и снова сгустилась темнота.
— Ложись.
Мия едва дышала; в полутьме она неотрывно смотрела, как сильно ослабевшая Ким, держась рукой за прутья, опускается на матрасе на колени, ложится на бок рядом с Ралукой и расслабленно затихает.
Бабушка, раздраженно вздыхая, стянула с той и другой юбку, шорты и белье и уложила девушек ровно, после чего поднялась и вышла.
Дверь распахнулась, и на лежащих рядом девушек упал свет. Голое тело ниже пояса у обеих было грязным и истощенным.
Залаяла собака, во дворе послышались шаги, что-то с грохотом бросили в тачку.
Мужской голос зло прокричал бабушке:
— Чем я провинился? Я даю им всё, я не уклоняюсь от своего долга…
— Дело не в тебе, — заговорила бабушка, — дело в…
— Если так пойдет и дальше, я их всех перережу, — оборвал ее Цезарь.
Его шаги приближались, бабушка хромала следом.
— Они здесь только для тебя и только тебе принадлежат, честное слово. Они благодарны тебе и полны гордости…
Дверь рывком отворили. Цезарь бросил мачете на пол и подошел к матрасу, на котором лежали усыпленные девушки.
— Если бы вы знали, как вы прекрасны, — хрипло проговорил он.
Дверные петли взвизгнули, и Цезарь повернул голову. В свете, проникшем со двора, Мия мельком увидела вздернутый подбородок и бледные губы.
Цезарь снова отвернулся, и на темном лице блеснули очки.
Мия тихонько отползла в сторону, чтобы свет не попал на нее, когда дверь откроется в следующий раз, и сжалась. Заточка еще недостаточно острая, она не поможет.
Цезарь опустился за колени и сбросил Ким с матраса, не глядя на нее.
Дверь приоткрылась, свет пролился на бетонный пол. Цезарь раздвинул Ралуке ноги.
Увидев липкую от крови промежность, он оттолкнул девушку и выпрямился.