Зеркальный лабиринт

Яся не была дома уже целую вечность. День-деньской катается на электричках, в автобусах и в метро, бродит по выставкам, мечется от поликлиники к поликлинике, от школы к школе. Ночует в парках, на вокзалах и очень редко – в клубах: там темно, лица не видно. А это в её работе самое важное.

Больше всего Яся любит заниматься детьми. С ними просто и ясно. А результат – вот он, перед глазами, и думать не надо – получилось ли, нет. Вот со стариками куда сложнее. Жалко их, да и палку страшно перегнуть. У кого сердце слабое, у кого сосуды; не приведи Небо, напугаешь ещё до смерти – или того хуже, обрадуешь до приступа. Но самое скверное, конечно, болванчики. Всё им нипочём – и свист, и аплодисменты. Глянут рыбьими глазами и шлёпают себе дальше…

Только статистику портят.

Работа беспокойная, даже в обед перекусить не дают толком. Вот и сейчас, лишь стоит присесть за столик на летней веранде под большим, как парус, полотняным зонтом, да придвинуть чашку с кофе по-венски и слоёный завиток с орехами, да прищуриться сладко на реку Москву, на отмытое до скрипа небо – как тренькает в кармане телефон.

«Кофейня, зал, столик у окна, мужчина в сером поло. Освистать!»

Яська отставляет неохотно чашку, тащится в зал, на ходу поправляя лицо. Свалится ещё… На пороге приостанавливается и вглядывается в полумрак, старательно сливаясь со стеной.

А вот и он, тот, который в поло.

Действительно, её клиент. С виду тонкий, сухой, очки дорогие, планшет вообще – пол-Ясиной зарплаты. А рядышком официанточка вытянулась по струнке и трясется.

– Но вы же еще не заплатили…

– Как же? – говорит он мягко, с вежливым укором. А у самого над головой так и вьётся кисло-жёлто-зелёная злорадная мошкара. – Дал вам купюру, пять тысяч. Вспомните, милая барышня.

– Но вы мне ничего, правда…

Он вздыхает устало, снимает очки и начинает салфеткой протирать:

– Ну, что ж, давайте позовём менеджера.

Яська цокает недовольно языком – вот нахал, врёт и не краснеет! – и начинает медленно подбираться к нему по дуге. Так, чтоб сперва издали заметил, краем глаза, а потом отвернуться не смог. С каждой секундой тяжесть наваливается, затем левая нога гнуться перестает, а шею и подбородок начинает щекотать что-то.

До столика остаётся метра два, когда клиент оглядывается на характерный звук шагов – да так и замирает. Очки падают в грязную тарелку из-под спагетти «болонезе».

– Алексей Фёдорович?..

Яся ловит его взгляд, по-стариковски поджимает губы и качает головой: ну что такое, юноша, смотреть стыдно, а ведь вы такие надежды подавали…

И хромает в сторону уборной.

По пути успевает поглядеться в блестящую полосу над барной стойкой. Оттуда, с широкой зеркальной плитки, взирает разочарованно невысокий седой мужчина с аккуратной бородкой. Коричневый костюм слегка протёрт на локтях, но безупречно чист, под острым подбородком – нелепая цветастая бабочка.

Яська пережидает полминуты и снова выходит. На неё, невзрачную мышастую девчонку, внимания клиент не обращает. Он занят – извиняется торопливо перед официанткой, платит – «Сдачи не надо, благодарю за беспокойство, возьмите на чай» – и подрывается, чтоб нагнать у дверей уборной, объясниться… кого, с кем – Небу ведомо.

Но не догонит, конечно; нет там теперь никого.

А кофе уже остыл.

Следующий вызов застаёт в метро, на широкой мраморной лестнице, в переходе с Новослободской на Менделеевскую. Народу много, но до часа пик далеко. В бланке заказа одно слово: «Аплодисменты!». Значит, клиент где-то совсем рядом, разве что не под носом.

Яська любопытно оглядывается.

Внизу, у начала подъёма, стоит пожилая дама. Не из тех старушек – божьих одуванчиков с нимбом ослепительной седины, хрупких и махоньких, которым всяк норовит угодить, но морщинистая одышливая великанша с залаченной копной редких волос, крашенных в рыжий. В руках у неё душистая охапка деревенских пионов, у ног чемодан в клеточку. Дама смотрит то на него, то на лестницу, беспомощно и угрюмо хмурит брови. Толпа обтекает её, как волна – бутылку, увязшую в песчаной отмели.

«Нет, – поправляет себя Яся. – Не все».

Мужчина с пивным животиком рефлекторно делает шаг в сторону, избегая столкновения со стайкой студентов, бегущих наперерез, а затем замечает что-то краешком глаза – и вдруг возвращается к неживописной старушке. Приподнимает кепку, словно здороваясь, и, подхватив чемодан, споро взбегает по лестнице, перебирая коротковатыми ногами. Наверху останавливается и ждёт, пока грузная его протеже поднимется, и, не дождавшись благодарности, бежит дальше. Яська только и успевает, что попасться ему навстречу, широко улыбнуться и показать большой палец.

В окне проезжающего поезда отражается рыжая девчонка в немыслимо коротком платье; в такую можно влюбиться в старших классах, летом, на море, и пронести воспоминание о смутном неслучившемся счастье через всю жизнь.

Мужчина смущенно отводит взгляд, но толстые губы расползаются в улыбке.

В парк Яся забредает, чтобы передохнуть. Ноги гудят; голова тяжелая.