Зеркальный лабиринт

– Дверцу захлопни как следует, – сказал Прохоров. Ефимыч покорно захлопнул. В этот момент у него завибрировал сотовый, спрятанный в кожаный чехол и убранный во внутренний карман пиджака.

– Не отвечай, – сказал Прохоров. – Не отвечай. Я сам. Должен. Рассказать.

Обычно спокойный и тихий Прохоров внезапно несколько раз подряд запнулся – и это насторожило.

Ефимыч посмотрел на гладко выбритый мощный затылок водителя. Тот не шевелился. А Прохоров, наоборот, внезапно обернулся полубоком и едва не перелез с переднего сиденья на заднее. Ефимыч даже немного подвинулся в сторону, освобождая место.

Прохоров был маленьким, худым, с вытянутым лицом и острым подбородком. Больше всего он напоминал актера Савелия Крамарова из фильма «Джентльмены удачи», только разговаривал хриплым басом. Жизненный закон: «Украл – выпил – в тюрьму» был Прохорову не по нраву. Во-первых, Прохоров не пил, во-вторых, предпочитал не воровать, а заставлять это делать других людей. Когда-то давно Прохоров выучился на юриста, потом в девяностые переквалифицировался в экономиста, а затем как-то незаметно для всех сделался главным криминальным авторитетом в поселке. Поговаривали, что свои люди были у Прохорова даже в области. Без них он бы так долго не продержался.

В последнее время, правда, дела шли так себе. За две недели Ефимыч принял двух «глухарей», которых опознали, как питерских. Михаил Федорович – хороший мужик, хоть и полицейский – лично заглядывал в морг и, стирая платком пот с бычьей шеи, попросил оформить тела под несчастный случай. Мол, с нас не убудет. Ефимыч давно знал, что от этого самого «не убудет» отказаться попросту нельзя, поэтому вывел для себя незамысловатую формулу счастья – что нельзя победить, с тем лучше смириться. Тем более, что за правильное «оформление» платили исправно и помногу.

– Что случилось? – пробормотал Ефимыч, когда телефон замолчал.

Прохоров выглядел сконфуженно. Прядь седых волос, обычно аккуратно зализанная влево, сейчас хаотично прилипла к мокрому лбу. Глазки бегали.

– Ты же знаешь, время сейчас тяжелое, – сказал Прохоров. – Кризис, все такое. Приток денег сократился на треть. Это я тебе, как бизнесмен говорю. Трудно, очень трудно сосредоточиться на расширении бизнеса. Все время приходится отлавливать левые делишки, всякую мелюзгу, шелуху эту…

– Ага.

– Понимаешь, какое дело, – Прохоров запнулся вновь. – Понимаешь, Ефимыч, рынок не стабильный сейчас. Каждая крошка со стола – это все равно, как последний кусок. Не успел съесть, значит, умер с голоду. Вот такая крошка – это «Эврика» Цуридзе была. Понимаешь? Он же неплохие деньги собирал со своими аппаратами. Реально на жизнь хватало.

У Ефимыча вновь завибрировал телефон. Ефимыч потянулся было за ним, но застыл, пытливо вглядываясь в лицо Прохорова. О, эти бегающие глазки, эти капельки пота, скатывающиеся по виску.

– Что случилось? – вновь повторил Ефимыч, хотя вдруг четко осознал, что знает ответ.

– Наехали мы сейчас на этого Цуридзе… – отозвался Прохоров. – Понимаешь, Ефимыч, ты мне как брат… я с тобой не первый год работаю, я тебе доверяю. Через тебя столько моих прошло, столько хорошего ты мне сделал… Я тебе обещаю, что этого подонка, который Костю замочил, я лично за ноги и в озеро на самое дно. Честное слово. Сегодня же, до темноты.

– Костю… – эхом отозвался Ефимыч.

– Послушай! Это случайность! Я тебе свое честное слово даю, что случайность. Он выскочил – мой урка в него пальнул пару раз. Я подбежал, лично я сам, схватил его за голову и об асфальт. Ору, мол, какого хера ты палишь, это же Костик, Ефимыча зять! А уже поздно… понимаешь? Поздно!

Ефимычу внезапно стало трудно дышать. Он потянулся к верхним пуговицам рубашки. В этот момент снова завибрировал телефон – и рука скользнула под пиджак, выудила надрывающийся сотовый.

Прохоров замолчал. Смотрел, выпучив глаза, и только губы тихо шевелились, выплевывая какие-то совсем незначимые слова оправдания.

– Извини… Это гада сегодня же… Пуля, бля, дура… Надо бы прикрыть… Я к тебе, как к брату, как к отцу родному…

И Ефимыч вспомнил, что знает Прохорова еще со школы. Был он в то время не седым, а темным и кучерявым, с острыми скулами и большими голубыми глазами. Все лето бегал с Любой и еще несколькими друзьями по сопкам. Играл на гитаре. Кажется, пару раз приходил в гости и слушал вместе с Любой пластинки, сказки какие-то… Обычный был парень, не лучше и не хуже других.

Ефимыч нажал кнопку соединения, приложил трубку к уху.

Прохоров исчез в серой пелене, опустившейся на глаза.

И только звонкий, с надрывом, крик дочери:

– Папа! Костика убили! Убили!..

4

– Послушай! – говорил Прохоров, взяв ладонь Ефимыча в свои руки. Смотрел выразительно, честно, не отводил взгляда. – Так нельзя. Ты же понимаешь, что одно дело – убийство, и другое – несчастный случай. Меня и так за жопу берут со всех сторон. Я тебе серьезно, без всяких там выкидонов, говорю, что уже к вечеру этого мудака зарою, вместе с его пистолетом и косоглазием. Я для тебя, Ефимыч, что угодно сделаю. Ты же понимаешь. Я землю грызть буду, если кто… если что!