После пересадки костного мозга прошел год. Астия, как и хотела, училась в Петербургской Театральной академии, жила в общежитии на краю города, подрабатывая на хлеб в кукольном театре.
В первый же день своего приезда она поехала на Карповку, в Иоанновский монастырь.
Очень скоро Астия почувствовала себя настоящей петербурженкой. Вместе с новыми друзьями она бродила по музеям и центральным улицам города, многие из которых сами могли быть музеями.
К середине первого семестра Астия начала слабеть. По ночам поднималась высокая температура, тело тряслось от озноба, противясь внедрению чужой крови. На молитву не было сил. К утру температура спадала, и тогда, превозмогая головокружение и слабость, девушка ехала в монастырь, стараясь попасть на исповедь к отцу Феодору. Тот, узнав историю девушки, каждый день поминал ее в молитвах.
Однажды Астия поняла, что сил на дорогу из общежития до Театральной академии у нее больше нет. Снимать жилье было не на что — заработанных денег едва хватало на еду и лекарства. Просить помощи у брата она не хотела. Надо было что-то делать. И тогда девушка решилась рассказать о своих бедах режиссеру кукольного театра. «Будешь жить в моем кабинете, — не раздумывая, сказал тот, — там есть диван, кухонька и душ. Переезжай прямо сейчас».
«От кукольного театра до академии — десять минут пешком, от театра до Иоанновского монастыря — сорок минут на метро, до репетиций — два пролета лестницы!» — ликовала Астия.
Врачи онкологических больниц и клиник привыкли к тому, что их пациенты с диагнозом «рак крови» с каждым годом становятся все моложе.
Лейкоз — болезнь молодых, принято говорить сегодня.
Все ребята, с которыми Астия познакомилась в больнице, умерли. Варвара, Антон, Андрей, Степан, Лена, Игнат, Сергей… Каждый раз, когда Астия писала их имена в записке на проскомидию, она видела их лица.
Варвара — смешливая курносая девчонка. Ей тоже было семнадцать лет. Как-то вечером Астия зашла к ней в палату, и Варвара, смеясь, начала рассказывать глупую историю, смешно тараща глаза над марлевой повязкой. Астия вежливо улыбнулась и ушла, а утром узнала, что ночью Варвара умерла.
Антон был интеллектуалом из Казани и мечтал поступить на философский факультет в Московский университет. Он писал книгу и иногда кое-что из написанного читал Астии, которая очень уважала друга за ум и эрудицию. Антон был влюблен в Оленьку. После ее смерти он три дня не выходил из своей палаты. Лишь на месяц пережил юноша свою возлюбленную.
Некоторое время Астия дружила с жизнерадостной, круглолицей Аленкой из Питера. Встретив однажды Астию, бредущую по коридору в обнимку с капельницей, Аленка спросила с серьезным лицом:
— Это твоя подружка?
— Скоро и у тебя такая же будет, — Астия сдержала улыбку.
— Меня зовут Алена.
— Меня до болезни звали Виктория, а теперь, после крещения, я стала Астией.
— Тогда я — Елена. Я из Питера. Меня бабушка в детстве покрестила во Владимирском соборе. Кстати, а ты сама откуда?
— Из Красноярска.
Девчонки подружились, рассказали друг другу свои жизни, но историю с матерью новой подруге Астия не открыла — не хотела омрачать Аленке последние месяцы жизни. Почему-то она не сомневалась в том, что та не доживет до пересадки костного мозга. Так и произошло.
Алена умерла на глазах у родителей, не приходя в сознание. На ее место положили Игната из солнечной Алма-Аты. Молодой казах трогательно любил свой край и мог подолгу рассказывать нараспев о красоте Казахстана, о редких животных, которых он встречал, путешествуя по горам и долинам. Игнату было девятнадцать лет, он глубоко верил в Бога и поэтому единственный среди ребят не боялся смерти. После службы в армии Игнат хотел поступить в семинарию, мечтал о служении Господу. Его надежда на Царствие Небесное была так заразительна, что помогла многим ребятам преодолеть сомнения в этом вопросе. Астия подружилась с Игнатом и однажды рассказала ему всю свою жизнь.
— Ты простила мать? — спросил он, внимательно выслушав девушку.
— Нет! Я никогда ее не прощу! Из-за нее умер отец!
— Никогда никого не суди и всех прощай. Тем более свою мать. — И добавил: — Ты же хочешь жить.
Тогда Астия не поняла связи между своей жизнью и прощением матери.
Однажды, застав Игната во время молитвы, она была потрясена, услышав, что он молился обо всех ребятах в отделении.
— Господи, милостив буди мне, грешному, — он поднялся с колен и, увидев Астию, торопливо смахнул слезы.
— Ты же не боишься смерти, почему ты плачешь? — удивилась девушка.
— Я плачу о своих грехах, — вздохнул всей грудью Игнат.
— Почему ты молишься о нас и не просишь Бога, чтобы Он исцелил тебя?
— Я прошу: «Господи, милостив буди мне, грешному», — улыбнулся глазами Игнат. — Что может быть больше милости Божьей? Господь всегда управляет к лучшему, и я во всем полагаюсь на Его волю.
— Во всем управляет к лучшему? — закричала Астия. — А смерть Варвары — к лучшему? А ты спроси мать Аленки — к лучшему она умерла?
— Астия, не кричи. Ты пока многого не понимаешь.
Астия хлопнула дверью и ушла, разозлившись на друга.