Зеркальный вор

Они вступают на эскалатор. Вероника опирается на резиновый поручень и поднимает глаза к большой овальной картине на потолке: дородная светловолосая Царица Небесная восседает на облачном троне, а над ее головой держит корону парящий ангел. Стоя на две ступеньки ниже, Кёртис видит, что молния ее сумочки из искусственной кожи на две трети расстегнута; и это наводит его на мысль о компактном пистолете, который был приставлен к его голове прошлой ночью. Тот факт, что у нее при себе оружие, по идее, должен его встревожить, но, как ни странно, вместо этого он испытывает облегчение. И вдруг, на один короткий болезненный миг, его посещает уверенность в том, что он уже никогда на этом свете не встретится с живым Стэнли Глассом. Это чувство тут же исчезает, как легкий дымок, и он следом за Вероникой направляется в главный зал.

Вступая под фальшивый небосвод, они проходят мимо еще одной живой статуи — или той же самой, которую Кёртис видел прошлой ночью. Кто их разберет, эти статуи: такое же набеленное лицо, такая же хламида, такая же круглая шапочка. На мраморной балюстраде вокруг нее валяются мятые долларовые купюры. Вероника уделяет статуе лишь один беглый взгляд.

В ресторанном дворике она обменивает бонусный купон на пакет с полудюжиной глазированных пончиков. Оттуда они идут к расположенной под крышей части Гранд-канала и прогуливаются вдоль него под зазывные крики и пение гондольеров, месящих веслами хлорированную воду.

— Сколько стоит катание на этих лодках? — интересуется Кёртис.

— Порядка пятнадцати баксов, я думаю. А в Италии за прогулку на гондоле с тебя сдерут не меньше сотни.

К ним бегом приближается троица персонажей комедии дель арте — куртизанка и Скарамуш с маской на лице гонятся за шутом в костюме Наполеона, — и Вероника, уклоняясь от них, резко сворачивает на мост. При этом она чуть не врезается в стоящую у парапета немолодую пару. Дама с крашеными завитыми волосами смотрит на Кёртиса, потом на Веронику, потом снова на Кёртиса. Глаза ее неодобрительно сужаются. Мужчина — загорелый, серебристо-седой, с накинутым на плечи спортивным свитером — приобнимает супругу и отводит ее в сторону.

— Офигеть! — фыркает Вероника. — Мы что, влезли в рекламный ролик виагры?

Она достает из пакета пончик и начинает есть, наклонившись над водой и упираясь локтями в парапет. Кусочки глазури падают с ее пальцев и исчезают в воде. При наклоне, в просвете между спортивной курткой и штанами, открывается довольно большая татуировка в нижней части ее спины. Взгляд Кёртиса сначала задевает ее лишь вскользь, но через несколько секунд возвращается. Там изображено дерево с семью ветвями, каждая из которых помечена символом: солнце и луна, мужское и женское начала, что-то похожее на четверку — или, может, двойку — и что-то вроде строчной буквы «b». Все они смутно знакомы Кёртису, но не более того. Самая верхняя ветка с седьмым символом прикрыта курткой. Под деревом находятся две фигуры, но сейчас он видит только их головы. Рисунок выполнен в черном цвете, подобно гравюрам на дереве. Вспоминая свои морпеховские татуировки — птица в оковах на правом плече, оскаленный бульдог слева на груди — и то, как они выцветали со временем, он оценивает возраст ее тату в девять, минимум восемь лет.

— Полюбуйся на это убожество, — говорит Вероника, кивая в сторону все тех же супругов, которые теперь, держась за руки, чинно расхаживают по галерее. — Иногда меня до того бесит показушная добропорядочность, что я готова кого-нибудь пристрелить. «Посетите тематический город! Окунитесь в экзотику тематической культуры! Покупайте и потребляйте овеществленные фантазии! Ура! Еще один брак без любви благополучно сохранен!» Я тебе гарантирую, что, когда в ноябре этот старый мудак приедет сюда на торговую выставку, он первым же делом, напялив пушистый белый халат, закажет в номер девчонку девятнадцати лет для обстоятельного минета с последующим трахом. Причем остановится он в этом же самом отеле как раз потому, что ранее прекрасно провел здесь время со своей благоверной. В его понимании это нормально и вполне естественно. И тут он совершенно прав.

Она доедает пончик и облизывает сладкие пальцы.

— Я ненавижу это место, Кёртис, — говорит она. — И больше всего я ненавижу то, что в нем есть хорошего. Я ненавижу себя в те моменты, кода мне здесь нравится. Это же такое искушение: передоверить свои мысли и чувства кому-то другому. Тебе не нужно оригинальничать, потому что оригинальность здесь попросту невозможна. Ты просто следуешь сценарию и ни о чем не заботишься. Это как выпускной бал в школе, только с азартными играми и шопингом в придачу.

— Можно задать прямой вопрос?

— Валяй.

— Ты пригласила меня на встречу с какой-то конкретной целью или тебе просто захотелось пообщаться? Меня устраивают оба варианта, но, если у тебя ко мне дело, я предпочел бы наконец услышать, в чем оно состоит.

Тихо рассмеявшись, она выпрямляется. Тату исчезает под курткой.