Зеркальный вор

Наклонившись, он загнутым кончиком клюва рисует линию на влажном песке рядом с выемкой. Затем еще одну — более длинную и извилистую. Эти три знака выглядят как осмысленная надпись на чужом языке, но каков ее смысл и что это за язык, Стэнли не представляет. В «Зеркальном воре» Гривано делает надпись на песчаном берегу, взывая к Луне, которая поднимается над горизонтом и вступает с ним в разговор. Но в книге не сказано, как выглядят написанные им знаки. Возможно, сам Уэллс не знает этого. Зато книга знает наверняка.

Стэнли вновь наклоняется и проводит на песке длинные параллельные борозды. Вспоминает детскую комнату в своей старой нью-йоркской квартире и белую стену напротив его постели, которую он видел каждое утро по пробуждении, как только открывал глаза. До чего же он ненавидел эту проклятую стену! Он много раз просил у мамы и дедушки разрешения повесить на стене что-нибудь — хамсу или картину, не важно что, — но все напрасно. Казалось, эта стена все время за ним следит, сурово и осуждающе. В конце концов он не выдержал. Сначала он думал нарушить чистую белизну ее поверхности, написав там свое имя, но ему не хотелось, чтобы между ним и стеной существовала связь даже в виде такой надписи. И вместо этого он написал «ДЕРЬМО» — самое крепкое из всех слов, известных ему в то время. Чтобы ослепить стену. Чтобы лишить ее права осуждать Стэнли.

От стены он мысленно переносится к бетонным плитам с отпечатками рук и ног перед кинотеатром Граумана и невольно улыбается. Выпрямившись, он размахивается и со всей силы запускает птичий череп обратно в море.

Потом он еще долго идет по мокрому песку, глядя то в сторону набережной, то на океан. Его тень движется впереди. Почти все, что он видит к востоку от себя, создано человеческими руками; почти все, что находится к западу, вплоть до горизонта, никак не связано с деятельностью людей. Бледная пустота пляжа служит разделительной линией между этими мирами. Мимо пролетает чайка с мертвой рыбой в клюве. Стэнли думает о грунионах в океанских глубинах и о власти Луны, которая в определенные дни, как щелчком выключателя, заставляет их выбрасываться на берег. Сознают ли они сами эту власть? И есть ли среди них такие, кто не подчиняется зову Луны и остается на глубине, в гордом одиночестве?

Приближаясь к пирсу с аттракционами в Оушен-парке, он замечает бредущего по пляжу Чарли в мятом и заношенном деловом костюме, при белой рубашке и шелковом галстуке, но без носков и ботинок. Штаны его закатаны до колен. Со свитком бумаги в одной руке и бутылкой в другой, он продвигается крутыми зигзагами, судя по оставленным на песке следам.

— Эй! — кричит он. — Привет, Стэнли! Бвана Лоуренс недавно о тебе справлялся!

— Привет, — отвечает Стэнли, салютуя поднятой ладонью. — Кто обо мне справлялся?

— Бвана Лоуренс. Я о Ларри Липтоне. Как чай «Липтон» в пакетике, только еще круче. Понтовый фраер, без дураков. Да ты его знаешь. Он сказал, что общался с тобой недавно в кафе.

Стэнли щурится, прикрывая глаза ладонью от солнца.

— Это который в летах? — уточняет он.

— Во многая летах! Именно. И он офигительно крут! Ларри у нас главный спец по джазовому речитативу. Это самый трудоголический и душещипательный старый карась в здешнем лягушачьем болоте. И он хочет с тобой встретиться.

— Зачем?

— Из-за его книги. Ты ведь слышал о его «книге юности»? Об этом монументальном памятнике нестареющему интеллекту?

Стэнли отрицательно мотает головой.

— Он записывает нас на магнитофон, — говорит Чарли. — Всех нас. Он пишет книгу о том, что сейчас происходит здесь.

Стэнли сдвигается в сторону, чтобы лучше видеть Чарли, при этом оставляя свое лицо в тени. Судя по положению солнца, уже перевалило за три часа пополудни.

— И что такого здесь происходит? — спрашивает он.

— Расставания и схождения. Самодовольная нищета. Последний бастион на пути мирового Молоха. Максимум вонючей дури, минимум шампуня. Абсолютно новый стиль жизни. Ответы могут быть самые разные, смотря кого спрашивать. И сейчас Ларри хочет спросить тебя.

— Почему меня?

Чарли отпивает из своей бутылки с хитроватой всезнающей улыбочкой.

— Бвану Лоуренса заинтересовала уникальность твоего порыва, — говорит он. — Id est[29]: с какого это перепугу столь хитрожопый представитель «проблемной молодежи» вдруг ломанулся через всю страну ради встречи с никому не известным поэтом? Id est разнесся слух о твоем визите к доброму доктору Как-Его-Там. Думаю, Ларри просто ревнует, говоря между нами.

— Надо же, — говорит Стэнли. — Ну а мне-то какой резон к нему переться?